Мои воспоминания. Часть 2 - [73]

"Реб Гирш, - говорил я ему с воодушевлением, - доход я имею. Дела у меня идут совсем не плохо. Я бы хотел быть вашим помощником. Дайте мне работу - я сделаю. Но, может быть, следует впрягать в работу молодых - кавалеров и барышень. Я себе возьму на помощь Липского, а он привлечёт студентов".

Эпштейн порадовался и тому и другому - и тому, что я имею доход, и тому, что готов работать на пользу общества.

Ещё одного такого, как этот Эпштейн, я за всю жизнь среди общественных деятелей не встречал - такого благородства, самоотверженности, такой преданности делу, такого воодушевления и чистоты. А я общественных деятелей видел немало. Были, кто обладал тем или других из достоинств Эпштейна, но - не всеми вместе и не в такой мере.

Чего он только не делал! Он собирал мацу для Песах, собирал деньги на леченье бедняков, на покупку машин для работников, если тем было не на что их купить самим. Собирал на бедных невест, бедных юношей, стариков, сирот, погорельцев, калек и т.п. Был он очень сильно, чистосердечно набожным - и с сыном своим, очень способным молодым человеком, всю жизнь не разговаривал после того, как тот напечатал одну статью в тогдашнем "Кармеле". Но променял спокойное изучение Торы, как подобало бы такому набожному еврею, на трудное дело сбора пожертвований.

Никогда не видели, чтобы он занимался. Даже молитве он редко предавался. Видели его только бегающим от дома к дому, с улицы на улицу. Зато он заслужил большую любовь даже у безбожной киевской молодёжи. И молодые барышни никогда не отказывались ходить по его поручениям.

В то время сильно выросла популярность Мандельштама[51]. Бедняки к нему тянулись со всех сторон и изо всех углов. Видно было сразу, что речь идёт о величайшем еврее в Киеве.

Глава 25

Убийство Александра Второго.– Впечатление, какое оно произвело на евреев. – Игнатьев.– Чёрные вести. – Васильков.– Васильковские хасиды.– Мое ремесло. – "Киевлянин". – "Бей жидов!" – Бегут в Америку. – Босяки. – Страх.– Накануне погрома. – Моя добрая хозяйка. – Начинается... –- Жестокость, вызванная страхом. – В сарае. – Эмиграция на чердак. – Чердачная жизнь. – Мыши. – Жизнь опротивела – Мыши заговорили человеческим языком. – Спуск с чердака.– Опять моя добрая хозяйка. – Горько плачем, как малые дети. – Погром утих. – Жертвы. – Казарма. – Бежать отсюда.– Смерть отца и деда.

В это время убили Александра Второго. Известие об этом произвело на евреев очень тяжёлое впечатление. Александр Второй был очень популярен среди евреев и очень ими любим. Они его называли "царь-милостивый" и в период его царствования настроены были в высшей степени патриотично, о чём я уже писал раньше. С глубокой скорбью читали по нему заупокойные молитвы в синагогах и многие при этом плакали.

После его смерти стали носиться в воздухе мрачные предчувствия, чёрные вести. Либерального Лорис-Меликова сменил в его должности "знаменитый" Игнатьев[52].

И еврейское сердце почувствовало опасность.

Я в это время, однако, был очень поглощён своим вином. Дело шло, и понадобилось получить свидетельство "ремесленника". И сразу после Песах я поехал в Васильков, небольшое местечко Киевской губернии, с письмом от киевского раввина к васильковскому, чтобы тот мне выдал свидетельство. Васильковский раввин был хасидом, местечко состояло из одних хасидов, и хасидский штибль, куда я позже явился, выглядел, как большой бет-мидраш. Мне пришлось ходить молиться несколько дней, которые я там провёл. Но как там молились! Бегают друг за другом, толкаются, хлопают себя по боку, по сердцу, по лицу и удивительно, что не калечатся.

Сама молитва происходит также наскоку. Этот твердит: "Воздайте благодарение", другой: "Счастливы пребывающие в Доме Твоём", третий: "Тогда воспел", четвёртый: "Да будет вечно прославляемо. Друг друга не слушают. Хазан тем временем читает "Святость", и все трижды подскакивают: "Свят, свят, свят"[53], и бегут дальше.

Должен признаться, что не один раз получил хлопок по голове, по сердцу и по боку, но ни на кого за это не сердился. Евреи бегают, прыгают, кричат и поют - хорошо! Всё так живо.

В одном углу говорят о хасидизме, немного дальше - сидит старикашечка и высоким, ясным голосом читает Зохар, другой - смотрит в мидраш, у возвышения - стоит старший шамес, а вокруг него - молодые люди с золотыми цепочками на жилетах, представительные молодые хозяева на прокорме, только начавшие жить.

В штибле даже сильно накурено. Хасиды держат трубки во рту и попыхивают, дым тянется серыми нитями к балкам. Но всё это можно извинить за пыл, за весёлый тарарам, за жизненные силы, источаемые этими возбуждёнными людьми.

Через несколько дней я получил необходимое мне свидетельство и уехал домой.

Ехал я в приподнятом настроении - будет заработок, будет доход, жена будет молчать.

Но еврейская радость, как говорится, лишена фундамента, и едва я приехал домой, как прочёл в "Киевлянине" чёрную весть - что в Елизаветграде был еврейский погром.

"Человеколюбивый" "Киевлянин" специально подробно размазал весь погром - как грабили и били, как вспарывали перины и подушки, как летали по улицам перья, и благородный и человеколюбивый подтекст черного листка мог дойти и до ребёнка. Подтекст этот был: