Мои воспоминания. Часть 2 - [28]
Я дала понять, что мне бы хотелось, чтобы постепенно у нас ели бы серебряными ложками, из красивых фаянсовых тарелок, вместо простых скамей были бы канапе и стулья – так, как у нас дома.
Хоть отец мой и обеднел, но ели у нас серебряными ложками. Я считала, что в доме моего свёкра, богатого еврея, должно быть ещё богаче. Я так любила дорогую мебель, красивые столовые приборы, зеркала на стенах, длинные мягкие дорожки под ногами. Но что поделаешь? Попросить свёкра украсить квартиру – невозможно. Старый уже еврей – кто может его переделать? Только раз я сказала ему, что не могу выдержать жить в такой грубой обстановке.
«Вы ведь богаты, так и живите, как богач. Я не могу есть из таких тарелок, такими ложками, не могу сидеть на жёстких простых скамьях. Я привыкла сидеть на мягких стульях и на канапе, как у моего отца».
Свёкор ответил, что может дать мне в подарок, например, тысячу рублей, но изменить своё поведение – свойственное и его предкам, он не может. Как мы любим мебель моего отца, так и ему нравятся его простые столы и скамьи.
Тут-то я прибегла к своему женскому оружию – упала в обморок. В доме поднялся шум, все смертельно испугались. В таком небольшом местечке все тут же сбежались мне на помощь. После того, как меня привели в чувство, свёкор спросил:
«Ну, скажи же мне, дочка, что ты хочешь, чтобы я тебе купил?»
Я тут же ожила и ответила:
«Дайте мне триста рублей, я поеду в Гродно, куплю мебель, столовые приборы и т.п. домашние вещи».
Но ничего не помогало – он не соглашался.
Так прошли ещё полгода. Свёкор и муж меня любили, но своего добиться у них мне не удавалось. Я снова стала падать в обморок.
И тут свёкор сдался – я своими обмороками добилась всего, чего хотела.
Но тут должна была быть мера, и я в своём торжестве об этом забыла. Помню, однажды мне стало плохо, и муж меня привёл в чувство. И я слышу, как он при этом говорит:
«Хайче, Хайче, придёт момент, что тебе станет плохо, а я тебя не приведу в чувство».
А, а! – тут я действительно испугалась. Если так, но не стоит. Я тут же встала и сказала:
«Я здорова... Больше тебе не придётся меня оживлять».
Теперь Хайче смеялась над мужчинами, которых женщины водят за нос и добиваются у них всего на свете притворными обмороками. Мужчин она называла тряпками.
Мужчины, сидевшие у меня в комнате, смеялись, слушая мои рассказы жене об обмороках Хайче, и судя по её реакции, было похоже, что и она тоже прекратила этим заниматься.
Жилось мне тогда неплохо, зарабатывал я достаточно. Долгими зимними вечерами читал философские книги, к которым всегда имел большое влечение и на которые тратил много времени.
Жена моя желала бы, чтобы я больше крутился возле Розенблюма, от чего имел бы больше пользы. Но мне этого не хотелось. Не в моём характере было льстить. И мало ли что говорит женщина. Женщины бы весь мир проглотили. Одна хорошая книга была мне дороже всех розенблюмов со всеми их деньгами.
Каждый год я откладывал несколько сот рублей, и так себе продолжалась жизнь. Изредка я беседовал со своим соседом, польским ксёндзом, очень учёным и благочестивым христианином. Но много говорить он не любил.
Русский священник наоборот - был слишком прост: мало знал, но при этом имел больше сердца, и мы хорошо с ним ладили.
Он был высокий, толстый, здоровый и добродушный. Заезжал на тройке лошадей и сидел по несколько часов. Благочестия в нём было немного, и до небольших проступков он был большой охотник.
Польский ксёндз, со своей стороны, стращал меня, что не видать мне рая:
«Учти, Хацкель, что евреев в рай не пускают. Евреев там мучают», - показывал он пальцем на небо.
«А ты почему уверен, что тебя в будущем мире любят?» – Спрашивал я его.
Так мы с ним препирались. Помню, как однажды он мне доказывал, что по части чудес Христос выше нашего Моше. Моше такого не мог делать, чтобы, как при посещении города Христом, встали все мертвецы на кладбище, похороненные сотни лет назад, и вышли бы ему навстречу[16]. Этого Моше не мог. Я ему на это ответил то, что учитель наш Саадия-гаон[17] сказал где-то по другому проводу:
Когда, рассказывают, что кто-то выпил бочку воды в десять вёдер, а кто-то – целый колодец воды, третий – выпил целую реку, а четвёртый – море-океан, то спрашивается: кто здесь проявил больше чуда, и ответ должен быть, что все одинаково, потому что, если человек, который не в состоянии выпить больше стакана воды, выпил десять вёдер, это такое же чудо, как и выпить целое море-океан; ибо как невозможно выпить море, так же невозможно выпить и десять вёдер.
А разделить море может человек? А получить воду из скалы может человек? А накормить манной шестьдесят множеств евреев в пустыне может человек? И то и другое никто совершить не может.
Понятно, что мы не могли один другого победить. И как-то он спросил меня:
«Как вы можете говорить в своих молитвах: «Ты нас избрал из всех народов, любил нас и востребовал нас и возвысил нас над всеми языками" и т.п. – и как можете вы приписывать Господу такую мерзкую ложь? Вас убивают, режут, жгут, бесчестят, рвут на части и топчут ногами, а вы потом приходите к Богу с такой грубой ложью? Да это же бесстыдство!"
