Мои Воспоминания. Часть 1 - [85]
Перед ними встал большой, жизненно-важный вопрос: что делать? Куда приткнуться, куда деваться? И вопрос этот встал не только для бедных классов, но и для самых обеспеченных, кто так широко жил, не зная никаких бед. И может, как раз для богатых этот новый вопрос встал во весь рост.
Настала нужда; много еврейских семей осталось без хлеба. Те, у кого ещё были деньги, проедали последний сбережённый рубль, а те, у кого никаких денег не было, остались без хлеба. Тогда казалось, что источник дохода евреев, кормивший их сотни лет, совсем высох, а новых шансов для заработка нет и, возможно, не будет, казалось, что ты совсем пропал.
Но помещикам казалось то же самое и некоторые из них не стыдились плакать настоящими слезами.
Заработок остался только у шинкарей, прежде также живших с крестьян, которые приезжали на рынок по воскресеньям, привозя товар на продажу и для пропития. Сейчас их заработки даже увеличились: крестьяне себе позволяли больше пить водки. Помещиков они больше не боялись – не опасались, что к понедельнику не протрезвеют и получат розги. Но не весь еврейский народ был шинкарями; и всё же крестьяне были поддержкой не только для одних шинкарей.
При наступлении первой свободной зимы крестьянам нечего было делать, и они стали учиться разным ремёслам - бондарному и гончарному делу и т.п., а крестьянки пряли и ткали полотенца, скатерти, полотно на юбки и стали зарабатывать деньги. И по воскресеньям, приходя на рынок, понемногу приучались покупать предметы роскоши, такие, как ленты, бусы, платки и стали чаще носить ботинки вместо лаптей.
И постепенно в Каменце построили ещё тридцать магазинов, а у кого был дом, тот открыл шинок и стал жить в тесноте. Понятно, что те евреи, чей заработок был только от помещиков, совсем лишились доходов.
Примерно через год, в 5622, ездила по стране правительственная комиссия и распределяла среди крестьян землю, назначая каждому крестьянину определённый налог, который он должен выплатить казне в течение сорока лет[160].
То небольшое число евреев, которые, как я уже сказал, жили хорошо и играли роль богачей, - разорились. Перестали широко жить, а торговцы, державшие предметы роскоши для помещиков, остались со своим товаром, хоть выбрасывай его на улицу.
Дед ездил к помещикам, чтобы их «утешить». Бедняги свалились с небес на землю. Особенно этого не могли вынести помещицы. Шутка ли – лишиться такой власти! И они плакали горькими слезами.
По сути, помещики больше страдали от того, что те самые крестьяне, прежде ползавшие перед ними по земле – а помещик позволял себе пороть целыми семьями: отца с матерью, сыновьями и с невестками, с дочерьми и зятьями, в один раз, в одном доме, и чтобы они, выпоротые, всталивали и целовали бы помещику ноги и благодарили – сейчас эти крестьяне разгуливают свободными и, – и нельзя их тронуть пальцем, хлестнуть хоть разочек!
И если крестьянин захочет, он может сейчас даже не снять перед помещиком шапки. И просить его должен помещик, чтобы он обработал его поля за деньги. И сколько крестьянин велит ему дать, столько ему заплатить и придётся.
А дед их успокаивал и говорил, что хоть это и «страшно», но только вначале, пока не привыкнешь.
«У вас ещё довольно владений, довольно земли, - успокаивал он их, - и можно вполне нанять крестьян за деньги. Ужасно это только поначалу. Поверьте, они останутся такими же рабами, как были. Их хозяином теперь будет копейка, и за вами они поползут на четвереньках.
«Более того, я считаю - продолжал он их утешать, - что для вас освобождение крестьян даже благо. Вы начнёте солидно жить, будете управлять своим имением, наблюдать за рабочими. Следить, чтобы вас не обворовывали. Не будете играть в карты, попусту тратить деньги, устраивать пустые, ненужные балы, и ваша жизнь станет только лучше».
Слова Арон-Лейзера их немного утешили, они почувствовали в них много правды. Иные помещики, не в силах вынести переворота в своей жизни, специально посылали за Арон-Лейзером, чтобы он их немного утешил.
И так он почти целый год объезжал разных помещиков, утешая их и снимая несколько с сердца тяжесть. И при этом совсем не имел настроения говорить с ними о делах, и весь этот год не имел с ними никаких дел. А на самых оскудевших помещиков даже потратил свои деньги, чтобы дать им возможность прийти в себя.
Наступление плохих времён чувствовали и в нашей семье. Никакого другого занятия, кроме аренды, не осталось. На это приходилось жить семье в шестьдесят душ.
И тут, в начале 1863 года, в Польше и Литве вспыхнуло восстание. Это для евреев уже было несчастье. Помещики и шляхта расположились с оружием лагерями в лесах и стали «захватывать» небольшие местечки, где не ступала нога русского солдата. Появившись в городе, они тут же снимали русского орла с учреждений волости, вешали польский герб и кричали, что «Россия взята». Помещики-революционеры относились при этом очень особенно к евреям.
В городе нападал на евреев страх, боялись выходить на улицу. Еврей, который шёл по улице и видел польского солдата, то есть шляхтича, даже не офицера-помещика, должен был срывать с себя шапку и сгибаться почтительно в три погибели - тем более, если это был офицер. Тут надо было падать на четвереньки, гнуться и кланяться. И если помещик был недоволен тем, как кланяется еврей, то тут же хватал его за бороду и тащил к полковнику на суд. Тут же еврея хватали – за цицес, за бороду, за пейсы – и драли, швыряли, трясли, а еврей всё это должен был вытерпел, пока полковник не приказывал отпустить жида, который должен был на месте заявить о своей верности польскому правительству.
От остановки к остановке в беспорядочном путешествии автора по жизни, перед взором читателя предстают и тотчас исчезают, сменяя друг друга, десятки типичных героев, родственников и друзей, цадиков и хасидов, раввинов и ученых, крестьян и шляхтичей, польских дворянок и еврейских женщин, балагул и меламедов, купцов и арендаторов, богатых и бедных, общественных деятелей и благотворителей, образованных людей и студентов. Их сведение вместе создает многокрасочную мозаику: перед читателем открывается захватывающая картина скитальческой жизни, сценой для которой были деревни и удаленные вески в Белоруссии, местечки и города в Польше и России (Белосток, Гродно, Брест, Харьков) и многолюдные столицы (Варшава, Киев, Москва)
Неразгаданный сфинкс Серебряного века Максимилиан Волошин — поэт, художник, антропософ, масон, хозяин знаменитого Дома Поэта, поэтический летописец русской усобицы, миротворец белых и красных — по сей день возбуждает живой интерес и вызывает споры. Разрешить если не все, то многие из них поможет это первое объёмное жизнеописание поэта, включающее и всесторонний анализ его лучших творений. Всем своим творчеством Волошин пытался дать ответы на «проклятые» русские вопросы, и эти ответы не устроили ни белую, ни красную сторону.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Это книга о том, как делается порнография и как существует порноиндустрия. Читается легко и на одном дыхании. Рекомендуется как потребителям, так и ярым ненавистникам порно. Разница между порнографией и сексом такая же, как между религией и Богом. Как религия в большинстве случаев есть надругательство над Богом. так же и порнография есть надругательство над сексом. Вопрос в том. чего ты хочешь. Ты можешь искать женщину или Бога, а можешь - церковь или порносайт. Те, кто производят порнографию и религию, прекрасно видят эту разницу, прикладывая легкий путь к тому, что заменит тебе откровение на мгновенную и яркую сублимацию, разрядку мутной действительностью в воображаемое лицо.
Эта небольшая книга написана человеком, «хорошо знавшим Троцкого с 1896 года, с первых шагов его политической деятельности и почти не прекращавшим связей с ним в течение около 20 лет». Автор доктор Григорий Зив принадлежал к социал-демократической партии и к большевизму относился отрицательно. Он написал нелестную, но вполне объективную биографию своего бывшего товарища. Сам Троцкий никогда не возражал против неё. Биография Льва Троцкого (Лейба Давидович Бронштейн), написанная Зивом, является библиографической редкостью.
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.