Мои университеты. Сборник рассказов о юности - [9]

К выбору экипировки для покорения экзамена Гриня подходил не менее тщательно, чем альпинист – к восхождению на восьмитысячник. К подкладке его пиджака с двух сторон были пришиты специальные карманы: один – для конспекта, другой – для учебника.

Не знаю, сколько времени потратил Гриня на тренировки, но на экзамене по матанализу во время подготовки к ответу он сидел на конспекте и, едва заметно поерзывая, ягодицами перелистывал страницы. Препод по матану был строг и опытен, периодически он прохаживался по рядам и с «парашей» выгонял пойманных на списывании, но Гриня ни разу не попался.

Преподаватели были обычно удивлены, почему Гриня, так хорошо отвечавший билет, плыл на дополнительных вопросах, но «хор.» или «уд.» ставили ему в зачетку.

И если у остальных студентов, отвечающих у доски, имелись надежды на то, что выпадет легкий вопрос или билет, который выучен, то Грине надеяться в этот раз было не на что. Он чувствовал то же, что и хоккеист, в полной экипировке – на коньках и с клюшкой – неожиданно оказавшийся на футбольном поле. А проигрывать Гриня не привык.

Оценив диспозицию и поняв, что ловить ему нечего, Гриня попросту развернулся и ушел. Но часа через два, когда полгруппы уже отстрелялось с разными результатами, он неожиданно вернулся…

Тяжело дыша, с трудом преодолевая последние ступеньки лестницы, Гриня появился на двух костылях. Правая нога от стопы до колена была плотно забинтована. Под бинтами четко просматривались наложенные с двух сторон шины. Вылитый Евстигнеев в фильме «Невероятные приключения итальянцев в России»!

– Фига себе! Кто это тебя так уделал?

– Поскользнулся – упал, очнулся – гипс, – отвечал Гриня. – А чем глумиться, лучше пропустите инвалида без очереди.

Кто б возражал. Конечно, пропустили. Доценту Мельникову тоже ничего не оставалось, как проявить гуманизм и, в виде исключения, разрешить Грине готовиться за партой. А там… там Гриня уже чувствовал себя как рыба в воде.

– Ну? Что? – традиционный вопрос задали выходящему из аудитории Грине, который почему-то вдруг перестал опираться на костыли и прыгать на одной ноге.

– Как и положено прилежному студенту, – провозгласил Гриня, показывая растопыренную ладонь. Мельникову стало жалко юношу, которому предстояло большую часть каникул провести в гипсе.

А добрая треть группы была отправлена на пересдачу сопромата. Мельников, закончив экзамен и выйдя в опустевший коридор, вдруг заметил торчавшие из урны две деревянные рейки и скомканный пучок использованного бинта. Сложно представить, какие чувства в этот момент он испытал. Но Гринину оценку оспаривать не стал.

На третьем курсе, когда сопромат остался в прошлом, в соответствии с народной мудростью, на потоке появилось довольно много супружеских пар. В нашем коллективе сразу две девушки обзавелись фамилиями своих одногруппников, так что новые преподы, знакомясь с нами, выясняли, однофамильцы это или братья и сестры.

Гриня тоже женился. Его супругой стала девушка из параллельного потока. Но и здесь Гриня пошел своим путем. В журнале, вместо его прежней фамилии Двас, теперь красовалась фамилия его жены. А сколько возможностей для бесконечных шуток таила его фамилия! «Сколько вас?» – «Два-с».

Профессору, завкафедрой математической физики, Николаю Николаевичу Лебедеву, когда мы учились у него, было уже за семьдесят. Он – известный и уважаемый ученый. Мы же к четвертому курсу – обнаглевшие, не признающие никаких авторитетов раздолбаи. Создавшие семьи, многие из нас подрабатывали кто где и, соответственно, относились к учебе по остаточному принципу. Это не устраивало принципиального препода.

Лебедев взял и устроил нам экзамен на досках. Экзамен он пришел принимать со своей женой, пожилой, сухощавой, но бодрой для своих лет преподавательницей, работавшей тоже на кафедре матфизики и славившейся еще более строгими требованиями, чем муж.

Условия сдачи были объявлены заранее – приходилось готовиться. Тем не менее с первого раза сдали экзамен далеко не все, что для четвертого курса было уже редкостью. Добравшихся до четвертого за неуспеваемость не отчисляли.

«А что же Гриня?» – спросите вы.

Как всегда – сдал.

Ему достался сложный билет. И профессор был приятно удивлен, когда увидел, что студент исчерпывающе точно, один в один, воспроизвел решение уравнения Лапласа, приведенное им на лекции. Был, правда, небольшой казус, когда Гриня, отвечая, назвал переменную, обозначаемую греческой буквой «эта», почему-то латинской «эн». Но быстро исправился, еще и пошутив при этом:

– Наш школьный учитель по математике говаривал, что переменную можно хоть твердым знаком назвать, главное, уравнение правильно решить.

– Трудно с этим не согласиться, хотя Лаплас все же использовал буквы греческого алфавита, – заметил профессор. Гриня получил «хор.».

После окончания экзамена пара пожилых преподавателей, поддерживая друг друга под руки, спустилась с крыльца и пошла вдоль здания института. Они не могли не увидеть исписанный мелом асфальт. Научный интерес заставил их всмотреться в буквы и формулы. Супруги с удивлением посмотрели друг на друга – на асфальте светилось решение уравнения Лапласа. Подняв головы, они поняли, что стоят под окном аудитории, в которой проходил экзамен. Из уважения к преклонному возрасту профессора ему всегда отводили аудиторию на первом этаже.