Мои Турки - [5]

— Папаня, отведи нас в школу. Вон и Федька, и Дениска в школу ходят, а Федот в гимназию. Почему же мы дома и дома? Запиши нас в школу.

— Да ведь у Федота отец большой купец. И Федька с Дениской дети лавочников. А я — батрак, одеть мне вас не во что. У вас у мальчишек один дырявый армяк на троих. Да и платить за учебу нечем.

И видит Натанька, как опустил отец мальчиков с колен, нагнул голову, запустил пальцы в свои буйные кудри, а на пол из глаз капают слезы.

А вечером снова приходит домой пьяный. Заслышав шаги, мать бросается на печку, забивается в самый угол. Но Николай за косу стаскивает ее с печки на пол, пинает ногами.

Нет, не позволит больше Натанька так обижать свою мать. Она заслоняет ее своим телом, горящие глаза гневно смотрят на отца. Тот опешил:

— Кто же научил тебя быть такою смелой?

— Жизнь. Оттого я и смелая. Покачал головой, отступил.

Жалеет Натанька о том, что все братья много моложе ее, не могут вступиться за мать. Да и ей всего шестнадцатый.

— По-женски я болею, доченька, — говорила ей мать, — болею давно и тяжело. Через великие муки тяну дела, вижу, что половина всех забот на твоих плечах. Только отцу в его пьяном угаре ничего не видно. А я ведь опять в положении, скоро родится седьмой ребенок.

И родился Пашка.

А Наталья уже не поднималась.

— Дочка, будь им после меня и сестрой, и матерью. Не бросай их. {Выполнила просьбу своей несчастной матери мама Наташа. Она всю жизнь опекала не только всех братьев и сестер, но и их детей, своих племянников и племянниц).

Умерла Наталья Осина, когда ей не было и сорока лет, оставив сиротами семерых детей.

Вот только когда Николай протрезвел. Он выл диким зверем. А перед тем, как выносить из дома гроб с телом жены, он встал перед гробом и людьми на колени и дал клятву, что до последнего своего смертного часа в рот спиртного не возьмет ни капли. И слово свое сдержал.

Наташе исполнилось шестнадцать, когда она стала хозяйкой в такой большой семье. Отец только что не молился на нее. Слово Наташи стало в доме законом. А она молоденькая, не совсем еще опытная, взвалила на себя все дела и заботы. И была она очень благодарна своей умной и рукодельной матери, рано научившей ее всему: шить, вязать, вышивать, стирать, убирать, варить, ухаживать за скотиной и огородом. Шутка ли? В семье восемь человек, и о каждом надо позаботиться. А полевые работы? Надо сеять, косить, жать рожь, вязать снопы, молотить, все вовремя убирать. Страшно Наташе. Но, видно, с тех юных лет она познала, а потом часто повторяла пословицу: «Глаза страшат, а руки делают».

Приближалась весна, скоро светлая Пасха. А ребятишки совсем обносились. Во что их нарядить на праздник? Чем они хуже других?

Спит весь дом. Не спит Натанька. Из химического карандаша сделала порошок. А когда утром ушел на работу к купцу отец, она открыла сундучок и достала заветные вещи: три простыни и две наволочки. Как это мама при такой нищете умудрялась собирать копейки и готовить своей любимице приданое? Посмотрела Наташа грустно на эти вещи, прижала на минуту к груди, а потом одну за другой стала окрашивать в светло-фиолетовый цвет, приготовленный из химического карандаша, растворенного в чугуне с водой.

Ах, если бы была швейная машина!

Вручную, где днем, где ночами шила и шила Наташа детям обновы: мальчикам рубашечки, Санятке кофточку, Лизе платьице. А из своей старой кофты — Пашке распашонку.

Всех, как могла, нарядила на Пасху Наташа.

— Где это ты, девка, ситчику-то раздобыла? — спрашивает ее соседка.

— Это не ситчик, тетя Степанида, это мои простыни и наволочки. Прижала соседка Наташу к своей груди, заплакала.

Ах, как хотелось Наташе отдать в школу Степана с Ванюшкой, о которой они так мечтали! Но этому сбыться не удалось, средств едва хватало на еду, хоть отец работал много, никогда не выпивал, а Наташа, не разгибаясь, трудилась дома, на огороде и в поле.

После смерти матери прошло два года. Пошел третий. Вон и Пашка вовсю лопочет, и Лиза подтянулась.

Наташе исполнилось восемнадцать. Любуется отец, как расцвела дочка. Тоненькая уж, правда, но ладненькая, пышноволосая. И лицо не крестьянское, как у Санятки. Городское какое-то, черты лица тонкие. Одеть бы понаряднее, настоящая царевна.

А Наташе хочется на зарянку. Горе горем, но молодость берет свое. Радуются старшие соседки, слыша звонкий голосок певуньи Наташи:

— В отца певунья. Матери-то в сиротстве не до песен было. А Николай голосистый был в молодости и собой пригожий.

Удивлялись люди и порядку в огороде Осиных:

— Глянь-ка, Сергевна, младшие-то Осиных все высыпали на прополку. А ведь Натанька и подзатыльников никому не дает. А слушаются ее с одного слова. И как ей удается?

— Так уж поставила себя девка. Бедовая!

И Наташа радовалась, что отец не стал пропивать деньги, что в поле был хороший урожай, что много вырастили овощей, что все дети здоровы, что весело на зарянке и на душе.

Возвратилась с зарянки. Дома все спят. Тихо кругом, чисто. Легла на свою постель и думает:

— Вот бы сейчас маманька пришла! Так бы за нас порадовалась! Она удивилась бы, что папаня больше не пьет. А завтра, может быть, корова отелится. Хорошо будет ребятишкам с молоком, пей вдоволь!