Мои Турки - [42]

Но несмотря на то, что фашисты шли все дальше вглубь нашей страны, ни один человек не верил, что Родину победят: такую невероятную роль играла идеология. Никогда еще не была так развита и художественная самодеятельность, как в годы войны. В Дом культуры на репетиции собирались и взрослые, и школьники. Не только мама, но и я по всем Туркам старались разыскать лучших «артистов». Боевая программа концертов призывала зрителей не впадать в панику, и верить в победу, такой же характер носили и частые лекции. На предприятиях проводились собрания об улучшении дисциплины и работы, в школах — о повышении успеваемости.

Маму ни в нашем доме, ни в доме Грешновых почти и не видели, она целиком ушла в работу.

После ее возвращения с трудового фронта ей дали еще одно поручение, или, как сказал начальник НКВД Горбунов, «орешек покрепче». В те годы в тыл страны нередко проникали для подрывной работы предатели Родины, вредители, всяческие подстрекатели. В Дом культуры руководителем художественной самодеятельности приказали принять некоего Вальковского. За каждым его шагом маме было поручено следить, замечать, с кем общается, с кем и где встречается. Одним словом, не спускать с него глаз. Об этой своей непростой работе мама подробно описывает сама в своих воспоминаниях. Рискуя жизнью, она помогла обезвредить преступника. Взяли его, когда он пытался скрыться, уже на станции Аркадак, и не одного, а с сообщником.

Наша боевая пионервожатая товарищ Лида не могла оставаться в тылу. В первые же дни войны она ушла добровольцем на фронт. В школе появилось много учителей из эвакуированных: по химии, истории, физике, немецкому языку. Знаний от нас они требовали не меньше, чем со своих городских школьников. Я училась уже в седьмом классе. Требовательность к себе по отношению к урокам была приобретена, вероятно, с раннего детства, когда были школьниками Маруся и Лида. Учебу в семье было принято уважать.

Одной из самых близких подруг в школьные годы у меня была Юлька. Их семья переехала в соседний дом, когда я перешла в третий класс. Все ее домашние были» простые и добродушные люди. А вот мать Зинки Громовой была женщиной строгой и нервной, не всегда отпускала Зинку поиграть, поэтому я все чаще и чаще стала забегать к Юльке, а она — ко мне. Стали вместе учить уроки, а если засидимся допоздна, то остаемся ночевать в том доме, где занимались. Но чаще, пожалуй, ночевала я у них, так как мать Юльки работала посменно в больнице, кровать пустовала, и мы на ней спали. Работала тетя Нюра в тифозном бараке няней. В войну и мыла не хватало, постельное белье не очень-то и стиралось, но не было ни малейшей брезгливости, что прошедшую ночь на этой грязной подушке спала няня из тифозного барака.

А в школе любимой подругой оставалась по-прежнему Лариса Никитина. Она училась тоже хорошо. У нас вообще был сильный класс, очень хорошо училась Лида Курчатова и Нина Богданова. С Ниной мы изредка переписываемся до сих пор.

В военные годы были затруднения с учебниками. Иногда один учебник выдавался школой сразу на несколько учеников. Еще большей проблемой становились учебники в старших классах, а особенно тетради к концу войны. Продукция заводов и фабрик выпускалась только для фронта. Был лозунг: «Все для фронта, все для победы!». Много заводов на западе нашей страны были разрушены, много эвакуировались на восток, монтировались заново. И мы делали себе самодельные тетради из случайно оставшихся от мирного времени клочков бумаги, писали на блокнотах, но чаще всего на старых книгах между строк, а иногда и на газетах. И все-таки наши «тетради» ежедневно проверялись учительницей русского языка, ежедневно делался разбор каждого предложения из домашнего задания по членам предложения и по частям речи. Знанием русского языка я очень обязана неутомимой старой учительнице Наталье Никифоровне Тарасовой. Сильным был и старый математик Александр Михайлович Юн-геров. Никто не пользовался учебниками, в этом не было необходимости. Он умел объяснять так, что все правила и теоремы запоминались с его слов.

В свободное от уроков время мы, школьники, собирали посылки | на фронт — кто что мог: шарф, варежки, носки.

Мне мама принесла кусок малинового атласа. Я сшила из него кисет, вышила на нем нитками «Самому храброму», насыпала в кисет | махорки и тоже положила в посылку.

В Бабинском доме отдыха разместился госпиталь. Мы были постоянными артистами в палатах для раненых. Зимы в войну стояли страшно холодные, госпиталь находился километрах в трех-четырех от дома. Осталось в памяти то, что, возвратившись домой, я отогревалась на печке — на горячих кирпичах.

В летние же каникулы школьники работали на колхозных полях; работали, как правило, еще и в сентябре: младшие собирали колоски, средние — на прополке или уборке урожая в Турках в колхозе им. Ленина и в «Победе», а старших школьников увозили на работы в колхозы деревень нашего района. Я уже была не младшая, поэтому сначала работала на прополке в Турках, а позже ездила в Ромашовку и Каменку на уборку зерновых и свеклы. В Ромашовке работали долго, на воскресенье нас отпускали домой помыться, повидаться с родными. И мы шли двадцать пять километров домой и двадцать пять километров назад в Ромашовку. Работа была нелегкой. Даже я, такая маленькая ростом, прекрасно вязала снопы, укладывала в скирды. Работали под руководством молодой учительницы Веры Павловны, тоже эвакуированной из Минска. Она была нашим школьным секретарем комсомольской организации и учителем истории.