Мои темницы. Пурпур. В бархатных когтях - [200]

— А как по-вашему?

— Конечно, вы правы, Эвазио.

Саррион все старался разгадать, зачем этот буревестник клерикальной политики пожаловал в Торре-Гарду. Его приход никогда не предвещал ничего доброго. Иезуит не любил рисковать, не любил театральных эффектов, но неутомимо и, не покладая рук, работал на пользу того дела, за которое взялся.

— Я не той стороны, которая выигрывает, но я уверен, что я на правильном пути, — заявил он однажды публично. Эта фраза обошла в свое время всю Испанию.

Покончив с завтраком, Эвазио стал говорить об отъезде и спросил, может ли он видеть Марко, чтобы поздравить его с избавлением от опасности.

— Этот случай должен послужить ему уроком не ездить по ночам. Долго ли до беды в этих горных теснинах.

— Конечно, — медленно проговорил Саррион.

— Я спрошу сиделку, можно ли войти к нему, — сказал Эвазио, вставая из-за стола.

— За ним ходит Хуанита. Я сейчас спрошу ее, — отвечал хозяин, без церемонии оглядывая все столы как бы для того, чтобы убедиться, не осталось ли где-нибудь на них письма или записки, которую Мон мог бы прочесть.

Войдя в комнату Марко, он увидал, что тот встал уже с постели и одевался с помощью слуги и горца. Быстрым жестом он указал отцу на открытое окно, через которое Эвазио Мон мог слышать каждое восклицание.

— Хуанита уехала, — сказал Марко отцу по-французски, — прочти эту записку. Это, конечно, его дело.

«Я знаю теперь, — писала Хуанита, — почему ты боишься, чтобы я не выросла. Но я уже выросла и поняла, зачем ты женился на мне».

— Я знал, что это произойдет рано или поздно, — продолжал Марко, осторожно продевая в рукав сломанную руку. Он был спокоен и сосредоточен, подобно человеку, над которым давно висела страшная опасность. Наконец эта опасность разразилась и невольно принесла с собой чувство облегчения.

Саррион молчал. Быть может, и он предвидел этот момент. Девушка — это закрытая книга. Никто не знал, что было написано внутри ее, в самом сердце Хуаниты.

— Она, очевидно, могла уехать только через долину, — продолжал он по-французски, который по матери был ему родным языком, — она, вероятно, уехала к сестре Терезе. Это он уговорил ее как-нибудь бежать. Направить ее в другое место он бы не решился.

— Я слышал, как проехал по мосту какой-то экипаж, — сказал Саррион, — он тоже слышал и спросил, что это такое. А через минуту он заговорил о Хуаните. Стук колес, по-видимому, напомнил ему о ней.

— Это значит, что он и подослал экипаж. Он, должно быть, ждал ее в деревне. Все, что он предпринимает, всегда бывает удивительно организовано. Сколько времени прошло с тех пор, как ты слышал этот стук?

— Около часа, а может быть, и больше.

Марко взглянул на часы.

— Он, конечно, принял все меры, чтобы ее довезли благополучно до Памплоны.

— В таком случае, куда же ты собираешься? — спросил Саррион, видя, что сын старается надеть пальто, без которого он никогда не ездил в горах.

— Еду за нею.

— Ты хочешь привезти ее обратно?

— Нет.

Марко задумчиво посмотрел в окно, откуда виднелись поросшие соснами вершины гор.

— Нет, — повторил Марко, — нет, если только она сама этого не пожелает. Уведи его, пожалуйста, из столовой в библиотеку, пока я не пройду. Скажи, что на веранде слишком жарко. Я поеду за ней и, по крайней мере, удостоверюсь, что она доехала до Памплоны благополучно.

Саррион рассмеялся.

— По крайней мере, можно будет извлечь хоть какую-нибудь пользу из него. Ведь он уверен, что ты лежишь в постели, а на самом деле ты будешь сидеть в седле.

— Он скоро догадается об этом.

— Конечно, а в это время…

— Да, — с улыбкой сказал Марко, — в это время…

С этими словами он вышел из комнаты. На пороге он остановился и через плечо посмотрел назад. В его глазах блестел гнев.

Саррион поспешил на веранду занимать своего нежданного гостя.

— Кофе нам подали в библиотеке. Здесь на солнце очень жарко, хотя теперь еще март!

— А какова резолюция Хуаниты? — спросил Мон, когда они уселись и закурили сигары.

— Резолюция не в нашу пользу, — отвечал Саррион, — решено ни в каком случае не допускать вас к Марко.

Мон вытянул руки, словно готовясь принять то, что и сам он считал неизбежным. Он был философом.

— Ага! — засмеялся он. — В такого рода делах дамы всегда имеют решающий голос. А Хуанита теперь стала настоящей дамой. Это видно: она начинает уже подавать свой голос.

— Да, — отвечал Саррион, едва усмехнувшись, — она начинает подавать свой голос.

С чисто испанской вежливостью Саррион предоставил в распоряжение Мона весь свой дом на случай, если он захочет провести ночь в Торре-Гарде. Но Мон отклонил это предложение.

— Я перелетная птица, — говорил он, — и к вечеру мне опять нужно быть в Памплоне. Благодаря вашему гостеприимству, я теперь хорошо подготовился к обратному путешествию…

Вдруг он замолчал и, прислушиваясь к чему-то, вопросительно посмотрел на окно. Саррион тоже насторожился. До него доносился стук копыт лошади: Марко был уже на мосту.

— Никак опять пушки? — со смехом спросил он.

— В самом деле я что-то слышал, — отвечал Мон.

И, быстро поднявшись, он подошел к окну. Саррион двинулся вслед за ним, и оба остановились друг против друга у окна. В этот момент через горы до них донесся какой-то слабый, но низкий звук.