Мои седые кудри - [41]

— Сами сказали от корки, — вздохнула Мазаник и начала медленно, с ударениями и расстановкой читать набранные крупным шрифтом через всю первую полосу слова:

— «ГЭНЭРАЛЬНЫ KOMICAP ГАУЛЯЙТАР ВІЛЬГЭЛЬМ КУБЭ ЗАГННУЎ АД ПОДЛАЕ ЗАБОЙСКАЕ РУКИ»

Чуть передохнув, бросив светившийся радостью взгляд на Осипову и Хатагова, четко выговаривая каждое слово, Мазаник продолжала:

— «АФІЦИЙНЯ ПАВЕДАМЛЯЕЦЦА: 22-ГА ВЕРАСНЯ 1943 Г., СЯНЬНЯ УНАЧЫ… ЗАГІНУЎ ГЭНЭРАЛЬНЫ КАМІСАР БЕЛАРУСЬ ГАУЛЯЙТАР КУБЭ… ГЭНЭРАЛЬНЫ КАМІСАР У МИНСКУ, КІРАУНІК ГАЛОЎНАГА АДДЗЕЛУ I БАУЭР. ОБЭРДЫНСТЛЯЙТАР. КІРАУНІК ССІ ПАЛІЦЫІ НА БЕЛАРУСІ ФОН ГОТБЭРГ, ГРУППЕНФЮРЕР, ГЭНЭРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ПАЛІЦЫІ».

И дальше таким же крупным шрифтом на первой полосе некрологи о фон Кубе от так называемого «комитета доверия», то есть от помощников палача В. Ивановского и Ю. Сабалевского, от штаба и шефа СБМ, от нациста Вурстера и других.

Словом, весь номер этой газеты был посвящен покойному гаулейтеру, казнь которого потрясла не только всех оккупантов, но и самого фюрера в его фашистском логове, именовавшемся Ставкой.

— «…ВТОРОЙ ПОСЛЕ ГЕББЕЛЬСА ОРАТОР И ПРОПАГАНДИСТ НОВОГО ПОРЯДКА… — ЧИТАЛА ДАЛЬШЕ МАЗАНИК, — АНТИСЕМИТ С ГИМНАЗИЧЕСКИХ ЛЕТ, ПРАВАЯ РУКА ГИТЛЕРА…»

Когда Галя кончила читать, Хатагов сказал:

— В судьбе Кубе они предчувствуют судьбу всех гаулейтеров. Такая же участь ждет и самого Гитлера.

— Я готова и под Гитлера мину подложить, — сказала Елена Мазаник.

— Нет, — ответил Хатагов. — Сейчас за тобой и за Марией фашисты начали охотиться, как матерые хищники.

— Дядя Ваня, — проговорила Елена. — Между прочим, полагалось бы и нам справить свои, партизанские, поминки по Кубе.

— Галя, — весело произнес Хатагов. — Ты самый золотой человек на свете. Будут поминки! Я даже готов на них лезгинку сплясать!

Когда Хатагов вышел из землянки, он хотел кликнуть Ивана Плешкова и Грищенко. Но их не оказалось на месте.

— Где Плешков? — спросил он дежурного охранника.

— В красном уголке, товарищ комиссар, он политчас проводит.

Хатагов подошел к блиндажу, где обычно проводились политзанятия, собрания, боевые летучки. Бойцы посторонились у входа, давая ему дорогу, но он сказал, что послушает здесь.

Иван Плешков, развесив им самим нарисованную карту боевых действий, рассказывал о разгроме немцев на Орловско-Курской дуге, о наступлении Красной Армии по всему фронту.

Когда он закончил беседу и спросил, все ли он ясно рассказал, партизаны поблагодарили его за толковую лекцию, а Макар сказал:

— Ты, Иван, все понятно разъяснил, из тебя оратор первый сорт, но про фон Кубе нам толком скажи, — кто его угрохал?

— Я, хлопцы, про него не больше вашего знаю, — с лукавинкой отвечал Плешков, — кокнули его — и концы, чего ж тут резину тянуть.

— Тебе больше нашего положено знать, — не унимался Макар, — на то тебя и агитатором сделали, и к комиссару ты ближе стоишь.

Хатагов понял, что надо выручать Плешкова, и попросил слова.

— Вот, товарищи, — сказал он, — у меня в руках фашистская газета. Я только что ее получил. Что же пишут в ней фашисты? Вот послушайте.

В наступившей тишине звучал голос комиссара.

— Из этого ясно, товарищи, — продолжал Хатагов, — какой птице голову свернули.

— Ясно, — послышались голоса, — но интересно — кто?

— Скажу вам по правде, — отвечал спокойно Хатагов, — этого палача казнили мы с вами. Понимаете — мы!

— Вот это точно, — отозвался Иван Плешков, обращаясь к Макару, — и ты, Макар, и я, и Трошков, словом, все мы.

— А придет время, товарищи, — продолжал Хатагов, — и мы прочтем в наших газетах имена героев.

Ответ Хатагова, может быть, и не полностью исчерпывал любознательность Макара, но сознание того, что и он, и его друзья причастны к этому подвигу, вполне его удовлетворяло.

— А можно у вас попросить газетку, — робко обратился Макар к комиссару, — мы тут ее с хлопцами почитаем.

— Почему же нельзя, — ответил Хатагов, — возьмите, она мне не нужна.

И он, протянув Макару газету, вышел с Плешковым из блиндажа. Как только стихли шаги Хатагова, партизаны обступили Макара.

— Ну, Макар, ты у нас и голова — цены тебе нету, — послышался чей-то голос.

— И до чего же хитер, каналья, — вторил ему Иван Золотухин, — без тебя просто хоть помирай.

— Только уговор, — слышался знакомый нам тенорок, — всем поровну, как при коммунизме.

— Никого не обижу, — с нескрываемым важничаньем говорил Макар, стараясь отрывать от газеты ровные кусочки на самокрутки.

Тем временем Хатагов послал Плешкова к коменданту базы Грищенко с особым заданием: подготовить специальный ужин.

Вечером в просторной штабной землянке за столом, накрытым скатертью из парашютного шелка, сидели командир бригады Николай Петрович Федоров, комиссар и командир группы Харитон Александрович Хатагов, начштаба бригады Дмитрий Федорович Чуприс, начспецотдела и Тимофей Васильевич Зверьков, которого друзья за его оборотистость прозвали гебитскомиссаром. Они сидели, так сказать, на своем «начальственном» месте. По обеим сторонам стола, сколоченного из березовых жердей, разместились гости — Мария Борисовна Осипова и Елена Григорьевна Мазаник, ее сестра Валентина Григорьевна Мазаник-Шуцкая, врач Александра Титовна Долмат и никогда не унывающие веселые радистки.