Мои прыжки - [42]

Руки окоченели. Я пытался пошевельнуть пальцами, держась за штурвал, но они не повиновались.

Чтобы надежнее закрепить управление в руках, я прижал штурвал локтями, так как кисти рук, сжатые в кулаки, совершенно замерзли, и в таком состоянии спиралью снижался к земле.

Когда я увидел, что ты благополучно приземлился, я пошел на свой аэродром.

* * *

Прыжок из стратосферы был экзаменом к рекордному штурму высоты. Практически были выверены кислородная аппаратура, выносливость организма, получены интересные материалы о положении парашюта в разреженных слоях воздуха и т. д.

Обогащенный данными тренировочного прыжка, я решил начать подготовку к рекордному прыжку.

22 августа командующий военно-воздушными силами Ленинградского военного округа приказал быть готовыми. Прыжок был назначен на семь часов утра 24 августа.

Накануне мы перешли на специальный режим. Возвратившись с прогулки, стали готовиться ко сну, убежденные, что раннее солнце встретит нас на аэродроме так же бодро, как и все эти предшествующие полету дни.

Но проснувшись часов в шесть утра, я увидел, как в окно нашей спальни из сада полз туман.

«Лететь не придется», подумал я и, решив не будить Скитева, повернулся на другой бок.

Часов в десять пришли врачи и подтвердили мои выводы: погода была нелетная, плотный туман окутал аэродром, даже в 50 шагах ничего не было видно. Мы встали раскисшие, разочарованные неожиданным препятствием…

— Будет погода вечером, — заявили синоптики. — Часам к пяти туман рассосется.

Комиссия отложила полет до вечера, и после полудня мы убедились в правильности предсказаний синоптиков.

На сером небе появилось несколько голубых окон, через которые глянуло яркое солнце. Потом пелену облаков разорвало вовсе, и над нами распахнулся огромный голубой купол небосвода.

Настроение сразу поднялось.

В ожидании приказа комиссии мы со Скитевым катались на мотоцикле, гуляли по парку и около пяти часов вечера были вызваны на аэродром.

У самолета возились техники и инженеры, старательно готовя его к ответственному полету. Недалеко лежали приготовленное обмундирование, парашюты. Вокруг ходили озабоченные командиры, члены комиссии по организации прыжка.

— Итак, скоро даем старт, — сказал, обратившись ко мне, заместитель командующего военно-воздушными силами округа, Герой Советского Союза полковник Копец. — Предупреждаю: не рискуйте жизнью, пуще всего берегите себя.

Вскоре все было готово. Летчик Скитев, назначенный командиром самолета, доложил председателю комиссии:

— Моторы опробованы, аппаратура, приборы в порядке, самолет готов к полету, а парашютист товарищ Кайтанов — к прыжку.

Комбриг приказал готовиться.

С помощью товарищей мы стали влезать в свои меховые комбинезоны, надевать парашюты, а тем временем комиссия опечатывала специальные приборы, которые должны были зарегистрировать высоту полета и прыжка.

На земле термометр показывал плюс 20°. Мы вспотели, едва застегнув свои комбинезоны. Пока укрепляли парашюты, мы уже страдали от жары. Но вот все готово. Садимся в самолет и видим, как комиссия идет к стартовой полоске.

Майор товарищ Котельников вздымает белый флажок.

Вихрем взметнулась пыль за хвостовым оперением самолета. Все ускоряя свой бег, машина стремительно понеслась по дорожке и, далеко не добежав до ее конца, оторвалась в воздух.

Аэродром, товарищи — все осталось на земле. Я не успел обернуться и заметить их, как машина уже вошла в туманную дымку. Земля скрылась из виду.

Высота 6 000 метров.

После нестерпимой жары на земле теперь было приятно чувствовать прохладу, впрочем, резко перешедшую в холод. Я быстро почувствовал легкий мороз.

Стрелка альтиметра показывает 10 000 метров.

Чувствую себя настолько хорошо, что решаю испытать термос доктора Андреева, наполненный горячим кофе.

«Хорошо, — подумал я, — глотнуть горячего кофе на высоте, где температура упала ниже сорока пяти градусов!»

Взяв трубочку в рот, я потянул в себя кофе, но оно почему-то не шло.

— Не действует, — говорю я себе, — обойдемся и без кофе.

Подъем продолжался. Стрелка показывала уже 11 000 метров.

Пора готовиться.

Я включил кислородный прибор № 1, укрепленный в кармане моего комбинезона, и сразу почувствовал усиленный приток газа. Стационарное питание кислородом в самолете можно было выключить, что я и сделал. Вслед за этим включил второй прибор, укрепленный на себе. Он также работал великолепно.

Все было готово.

Я поднялся, чтобы открыть целлулоидный обтекатель кабины, накрывавший меня, но мощная струя воздуха крепко пригнетала его по горизонтали. Кроме того, он, должно быть, крепко замерз. Но выброситься ведь мне нужно.

Я упираюсь, пытаясь поднять козырек, и все же ничего не получается.

Опасаясь потерять высоту, я всем плечом надавливаю на раму и с огромным усилием сокрушаю целлулоид.

«Готов к прыжку», сигнализирую я Скитеву.

Он развернул самолет в спираль, уходящую ввысь.

Термометр показывает минус 56°.

Вторично нажимаю кнопку сигнала: «Прыгаю».

Сажусь на борт кабины и вываливаюсь головой вниз.

На мгновенье что-то белое сверкнуло перед глазами. Падаю камнем, не видя земли, спиной вниз. Скорость падения усиливается. Так лечу 10–12 секунд, рассчитывая 1 000 метров пролететь затяжным прыжком.