Мои неотразимые гадюки. Книга 1 - [7]

— Устриц, маслины и сыр оставь Кате к коньяку. Клубнику… А её давай. Скормим непьющим. На всё остальное можешь смело разевать пасть.

— Я голодный, — честно предупредил Дон, любовно полируя взглядом выуженное заливное из языка. — Смертельно, — поспешно добавил, доставая приличную банку чёрной икры, и придирчиво уточнил: — Натуральная?

— Лично осетра доила, — хмыкнула Инга, нарезая чёрный хлеб.

— А это что там розовеет заманчиво? — оглядел Дон солидный контейнер.

— Сёмга. Стейки с чесночным соусом.

— Может, хватит? А то понравится. Потом хреново будет доживать жизнь на дошираке.

— Хреново доживать будет мне. С тобой, если ты с голодухи буянить начнёшь. Пока желудок не смажешь, водки не дам.

Столик трещал по швам. Дон бессовестно обжирался, мешая сёмгу с телятиной — под какой-то крутой байдой — и с нереально обалденными колбасками. Всякие там экзотические для провинциального студента копчёности даже не идентифицировал — бросал в рот под водочку и млел. Напротив Машка точила попеременно то колбаску, то клубнику. Вагон ласково покачивался.

Беседа с Ингой оказалась занятной. Она не грузила, чего-то менторски втюхивая сопляку или горячо отстаивая. С этой дамой было интересно и ненапряжно пить, хотя пьянки с девчонками Дон категорически не одобрял — те не умели себя вести. Вечно всё скатывалось к какой-то пьяной лабуде с выяснением отношений или разнузданными выходками. А вот Инга пить умела, хотя не слишком стеснялась в количестве.

После… пятой или седьмой Дон протрепался, что катит на юг зализывать раны. ОНА неплохая девчонка. Но его конкурентной борьбы с отпрыском московского банкира не выдержала — сдалась отпрыску в надежде на выгодный брак. А Дон… А что Дон? Нет, конечно, можно закусить удила и встрять в Московские гладиаторские бои за деревянный меч, что гарантирует свободу от рабской жизни офисного планктона. Стать каким-нибудь генералом от бизнеса. Средней руки — большего ему не достичь, ибо рожей не вышел. И на этом завлекательном месте вечно тестировать задницу на предмет сцепки с занятым креслом — новые гладиаторы из подрастающего поколения будут зубами в него вгрызаться, мечтая выдернуть под себя.

Потом как-нибудь однажды совершенно некстати осознать, что ты совсем иной породы. Что влез в чужой огород. Что свиное рыло никакой калашный ряд не украсит, сколько там не обретайся. Дальше, как по писанному: возненавидеть ту, ради которой всё и затевалось, уйти от неё к другой, воевать с бывшей, потерять нажитых с ней детей… И так далее по проторённому предшественниками пути. А пережить жизнь наново — как обещает народная мудрость вкупе с наукой — не выйдет. Нет уж, у него против всей этой бодяги иммунитет: он весьма прилично умеет себя любить. Так что, лучше удрать туда, где эта любовь напомнит о себе в полный рост. Что в данный момент Дон и претворяет в жизнь.

Поваляется с месяцок на берегу моря. Покувыркается с девчонками в палатке. Понажирается до посинения, чтоб на полгода вперёд отшибло — пятый курс шуток не любит. Затем уедет в свой родной городок — столицы его не манят. А дома его все знают. Там тоже свои олигархи водятся: крепкие, сибирские. И менеджера с московским дипломом охотно пристроят к делу. Ну, а дальше он не загадывал — с какой стати?

Потом он раздухарился настолько, что вздумал залезть в душу Инги — хотя слегка побаивался бабской новеллы о несложившемся. Но та оказалась просто молоток: небрежно поделилась миленькой байкой. Потрёпанная жизнью в бизнесе Джульетта — окрестила она себя — и собаку в нём съевший Ромео. Ей сорок пять, ему под шестьдесят. От неё разит ожесточённым разочарованием, от него… Псиной. Этот участник собачьих боёв за миллионные «куски хлеба» даже к приличному костюму не сменяет бульдожью морду на журнально-плакатный лоск.

Пара — закачаешься. Пресловутая мужская составляющая характера Инги настаивала: хозяйка точно знает, что делает, и замуж надо, раз человек подходящий. А вот женская хлопала глазками и просила уточнить: ради чего? Мужская — с присущим ей апломбом — безапелляционно и бескомпромиссно верила, будто хозяйка пользуется ею всегда. Женская весьма тактично умалчивала о том, что мужская половина — на самом-то деле — вечно обретается в офисе: прикованной на цепи. А во всё прочее её никогда не приглашали. Ибо незачем, коль уж Бог судил хозяйке носить на теле бюстгальтеры и пудру. Дона позабавил её внутридушевный срачник. Ему в новинку, что и над этой лабудой можно поржать, если рассказано так интересно.

О том, что за окном уже стемнело, узнали от Екатерины. Пассажиры угомонились, она переделала профессиональные обязанности и поинтересовалась судьбой коньяка. Изысканную закуску к нетронутому Тиффону сохранили до последней капли. И сам коньяк остался невостребованным. А вот наливка Кати со второй кристалловской поллитрой пошли в дело. Вроде и опрокидывали по чуть-чуть, и всё ещё не нажрались, а оно куда-то незаметно утекало. И закуски Катя притащила незатейливой — кура, капустка, огурчики, сало — но зато в самую жилу.

А главное, теперь не приходилось считать минуты до очередной станции — курить бегали в тамбур, на эту ходящую ходуном площадку между вагонами. Даже Машка с ними таскалась, хотя к табаку ещё не пристрастилась. Дон и не подозревал, что с женщинами из группы «годящихся в матери» можно так классно посидеть. Намного интересней, чем с большинством испытанных в оргиях приятелей. Оказалось, что они видят эту жизнь реально по-настоящему, не размазывая её по сериальной палитре. И умеют здорово смеяться над собственными косяками: остро, точно и без прикрас. При этом мало отличаются друг от друга, хотя и стоят на всяких там разных ступенях — лестница у них одна.