Мои друзья - [18]

– Пойдемте, – сказал я в надежде покинуть набережную.

– Да, пойдем к воде.

До этого камень парапета леденил мне локти. Сейчас холод пробрал все тело.

– К воде? – спросил я.

– Да… пора кончать.

– Слишком темно. Лучше вернемся завтра.

– Нет, сегодня.

Бежать было бы трусостью. Моя совесть не простила бы мне этого до конца жизни. Нельзя позволять людям умирать. Мой долг был спасти человека. Но человек этот вообразил себе, что я хочу утопиться, и, если в последнюю минуту я откажусь, то он способен меня к этому принудить. Матросы имеют обыкновение волочить баржи за канаты. Затянуть с собой человека за руку для них, наверное, труда большого не составить.

– Все-таки лучше завтра, друг мой.

Отчаявшийся поднял голову. На нем был английский френч без пуговиц. Он их, конечно, продал. Под этим френчем свитер с распустившимся воротником, на животе складки. На месте одного зуба у него их было два. Из ушей торчали волосы, которые можно было пересчитать. Литровая бутылка с новой пробкой наполовину вылезала из кармана.

Он взял меня под руку и подвел к маленькой лесенке. Опустив глаза, я увидел железные ступеньки и выступ над водой.

Я спустился медленно, ставя обе ноги на ступеньку прежде, чем продолжать спуск, как будто у меня был деревянный протез.

Я держался за плоские, тонкие перила и, чтобы оттянуть самоубийство, делал вид, что боюсь упасть.

Пальцы моряка вцепились между моим бицепсом и костью. Время от времени, чтобы освободиться, я поднимал руку: это было бесполезно.

На выступе был ящик с гравием, инструменты, принадлежащие городу Парижу, плетеный сундук, прикованная тачка. Я видел темный низ моста и крышу автобуса, проходившего по набережной. Порывы ветра толкали меня в спину.

– Вдвоем умирать легче, – заметил спутник.

Вне всякого сомнения, этот моряк решил утопиться. Он считал, что я за ним последую. Хотелось бы, чтобы он продолжал в это верить. Нам не нравится, когда другие подозревают, что смерти мы боимся.

На берегу Сены мы были, как на берегу пруда. Набережной больше не существовало. Я находился так близко от реки, что это меня удивляло. Кто бы мог подумать, видя Сену, протекающую между домами, под каменными мостами, что можно настолько к ней приблизиться.

Невольно я подумал, как всегда, когда вижу пространство воды, что не умею плавать.

– Что? двинем дальше, – сказал незнакомец, – не то течение нас вынесет прямо на быки моста.

Я немедленно с ним согласился.

Своды моста сотряс трамвай. Я испугался, что они рухнут. Каждый раз, когда я прохожу под мостом, меня охватывает один и тот же ужас. Гравий скрипел у нас под ногами, как пиленый сахар.

– Но отчего вам так хочется умереть? – спросил я.

– Я не ел уже три дня. Мне негде спать.

– Есть приюты для бездомных.

– Меня там знают. И больше не хотят.

Блики отвесно втыкались в Сену. Поверхность реки волновалась, будто под водой были тюлени. На противоположной набережной дома, из-за тени, казалось, спускаются прямо к реке, как в Венеции.

– Давай, смелее, – сказал моряк. – Одна неприятная минута. А после вечный покой.

– Вы в этом уверены?

– Да… давай… смелей.

Его рука, которая сжимала меня в том же месте, вызывала у меня ужас, равный тому, который производит краб, когда, вами не замеченный, впивается вам в ногу.

– Вы меня сначала отпустите.

Я не хотел с собой кончать, но даже если б я решился это сделать, я не хотел бы, чтобы кто-нибудь меня держал при этом. Необходимо быть всецело независимым, чтобы себя убить. Самоубийство ведь не просто смерть.

Вопреки моему ожиданию незнакомец немедленно исполнил мою просьбу.

Воздух хлынул мне в легкие, будто держал он меня не за руку, а за горло.

Моряк наклонился и двумя плохо гнущимися пальцами проверил температуру воды.

– Холодновато, – сказал он, вытирая свои пальцы.

– Что же тогда: вернемся.

– Нет, с этим надо кончать.

Все время я оказываюсь в подобных ситуациях. Одиночество мое тому причиной. Я хотел бы, чтобы мной занимались, чтобы меня любили. Поскольку я никого не знаю, я пытаюсь привлечь к себе внимание на улице, потому что только здесь могут меня заметить.

Я – как тот нищий, который в самые зимние холода поет на мосту в полночь. Прохожие ничего ему не подают, поскольку находят подобную манеру просить милостыню излишне театральной. К тому же, видя меня, облокотившегося о парапет, в меланхолии и без дела, прохожие догадываются, что я разыгрываю комедию. Они правы. Но все же, не думаете ли вы, что это довольно печальное положение – нищий в полночь на мосту или я, наваливающийся на парапет, чтобы привлечь к себе внимание мира.

Моряк набивал карманы камнями, чтобы утонуть быстрей.

– Делай, как я, – сказал он.

Ситуация осложнялась. Я не хотел говорить о своих деньгах, но молчать становилось невозможным. До самого последнего момента я надеялся, что какое-нибудь неожиданное событие избавит меня от необходимости сказать, что я обладаю известной толикой денег.

– Э… эй…

Отчаявшийся, который, вынимая камни, сидел на корточках у ящика с гравием, обернулся.

– Мы спасены!

Он смотрел на меня, не понимая.

– Я обнаружил, что у меня есть немного денег.

Незнакомец поднялся, сделал шаг вперед. Камни соскользнули с его пальцев. Его глаза блестели, только по центру.