Мои друзья - [34]

Внезапно впереди из кустов орешника выскочил юркий зверек, чиркнул мимо меня и — на дерево. Замер на голом суку. Луна выкатилась из-за тучи, мерцающим светом озарила верхушки сосен. И тут в таинственном зверьке я признал куницу.

«Так вот, оказывается, кто медком лакомился! — смекнул я. — Здорово куница мне отплатила: зимой я ее без глухаря оставил, а она меня осенью без меда!»

РОЗЫ НА СНЕГУ

Черно, голо в парке осенью. Отцвели астры и георгины, увял табак, стали коричневыми, жалко скрючились золотые шары. Засохли настурции. Клумба у входа в парк будто состарилась, поблекла.

Зеленел в парке лишь могучий дуб. Когда начинает смеркаться, дуб походит на мамонта. Но стоит загореться фонарю — и мамонт исчезает. Я знал, что дубы последними сбрасывают листву, и не удивился, увидев его пышную крону на фоне темных ветвей лип.

Под утро ударил морозец. Запорошил снег. Дуб стоял густо заиндевелый, стеклянный. Листья его обвисли, словно сухое белье на веревке.

Я взглянул на клумбу и поразился: в самой ее середине пожаром на бело-голубом фоне полыхал куст роз. Казалось, намертво уснули бутоны, и все же прорвались к свету два ярких цветка. Розы и снег — чудеса!

У ЧИСТЫХ КЛЮЧЕЙ

Рыбачил я у Чистых Ключей. Речонка эта небольшая, вертлявая, начало берет в горах и рождается из малых ключей.

Рыбачил я в конце ноября. Ивняк вдоль берега оголился, снега было мало.

Я шел узкой тропой, что бежала у крутого берега, в поисках удобного места, где бы поставить на ночь жерлицы. Река беспечно журчала, не чувствуя холода и не собираясь замерзать — слишком сильно было ее течение. Среди оголенности и пустоты предзимья заметил на песчаном мыске черный камень. Решил было идти дальше, но тут кто-то тихим голосом будто шепнул мне на ухо: «Погоди!» Словно что-то живое было заключено в том черном, холодном камне.

По инерции я сделал три шага вперед и остановился. Глянул вниз и застыл пораженный. На камне замерла сказочно красивая, отливающая зеленовато-голубым перламутром птица. По яркому оперению я признал в ней рыбака-зимородка.

Название «зимородок» пошло, видно, оттого, что у незамерзающих рек и родников птица появляется с наступлением зимы и ловит рыбу в светлой ледяной воде. Гнездо устраивает в норе на песчаных откосах и устилает его не пухом и перьями, а чешуей и костями рыб.

Зимородок сидел тихо, неподвижно, как истый рыбак. Потом вытянул шею, стрелой бросился вниз и бултых в протоку! Через несколько мгновений вынырнул, а в клюзе серебристая уклейка трепещется. Часто махая крыльями, пронесся над поверхностью воды, похвастался уловом и сел на прежнее место. Тюкнул рыбку о камень и проглотил.

И тут же снова замер, опустил вниз длинный нос-удилище, уставился в прозрачные воды. Подождал, подождал, увидел табунок мальков, как диковинная изумрудная стрекоза, затрепетал крыльями над рекой и… снова в протоку, и опять с добычей. Пролетел над моей головой и скрылся из глаз.

А я поспешил уйти, стараясь не помешать охоте бесстрашной, удачливой птицы.

ПОЛЕТУША

Не спеша плыву в лодке по таежной реке. С берез опадают листья. Покачиваются в медленном, печальном танце и тихо садятся на воду.

В глубоких омутах стоят налимы величиной с доброе полено. На песчаных отмелях гуляют резвые голавли.

Пахнет прелой корой, грибами, малиной. За поворотом раздаются тихие всплески и цоканье. Я бросаю весла, прислушиваюсь.

Загадочные звуки рождаются, кажется, в двух шагах от меня.

Легонько отталкиваюсь от коряги и хоронюсь за кустом тальника.

«Чок! чок!» — раздается где-то рядом.

Пригнул ветку, смотрю: прямо над головой нависает могучий кедр, а из дупла белка выглядывает… Проворными лапками шишку вертит и орехи щелкает.

«Чок! чок!» — в воду летят пустые скорлупки и исчезают на быстрине.

Видно, нравится рыжей непоседе слушать, как с легким звоном падают в воду пустые скорлупки.

Поднял отяжелевшую руку и случайно шлепнул веслом, Белка насторожилась, с опаской глянула на меня. Затем снялась с дерева и полетела над рекой. Кожа у нее между лап натянулась, ну прямо как сказочный ковер-самолет… Крутнула хвостом и на том берегу на ель опустилась. То была летучая белка — полетуша

МАТЕРИНСКАЯ ЗАБОТА

Солнце клонилось к закату. Лучи его золотили тайгу. Был тот час, когда дневные птицы уже кончают петь, а вечерние еще дремлют.

Пограничники шли по берегу горной реки.

Динь-дон… с уступа на дорогу скатился камень.

Замерли.

Мгновение стояли пораженные. Впереди, метрах в двадцати, на бревнах сидела таежная кошка — рысь. Рядом с ней забавлялись двое рысят.

Рысь почуяла людей, фыркнула и выгнула спину дугой. Тут же на хищницу были направлены черные дула автоматов.

А рысь быстро схватила зубами котенка, и вплавь перебралась через реку. Второй остался на берегу.

Пограничники спрятались и решили подождать.

— Ни за что не вернется, — сказал один из них. — Ведь таежная кошка — осторожный и умный зверь.

— Вот увидишь, вернется, — возразил старшина, — Не может она дите бросить…

Вскоре на реке послышалось чуть заметное бульканье. Показалась кошачья морда. Плыла рысь. Глаза прищурены. Уши торчат шилом, на кончиках кисточки.

— Кто прав оказался? — сказал старшина. — Мать заботливая. Ведь она и нас, и наши автоматы видела, а все равно вернулась.