Могрость - [56]

– А если он просто переживает? Просто? – рушил план Витя. – Мы думаем, что Сычев и Яромак – нечи, что сомнительный компромат заставить их говорить о логове войнугов, ведь знают о могрости…

– Служат ей.

– Аня!

– Значит так, – вмешался Гриша, выстукивая пальцем по экрану смартфона. – Я сейчас напишу, что у меня есть видео. Видео зомбака-шакала. А? Эксклюзив.

– Дай сюда телефон.

– Сообщу, что за денюшку.

Витя злился, багровел, а Гриша улыбался и расхаживал по комнате чуть ли не вприпрыжку.

– Ты думаешь, это шутки? Шутки тебе?

Витя схватил друга за руку – последовали толчки, ругань.

– Отвали!

– Люди умерли.

Гриша немного притих и сел, поправляя капюшон худи. Его круглое лицо раскраснелось от потасовки. Вмешалась Аня:

– Возможно, мы ошибаемся. Хотя бы. Возможно, Сыч приедет с участковым и просто расспросит Гришу. Нужно быть наготове, нужно условиться.

– Назначим встречу у заброшенного универмага, – предложил Гриша. – Там деревья. Старый парк. В час дня?

– Там тупик улицы. Опасно.

– Байчурин придет, а он как-никак с ружьем. Я звонила ему.

Витя забарабанил пальцами по столу; сцепил их, насупился:

– Нельзя доверять. Что мы знаем о нем?

– Достаточно.

Гриша поднял руку и комментатором начал сообщать:

– Байчурин Олег Васильевич. Лесничий, друг Глотова. Он откуда-то из Сибири приехал. Военный, вроде. Тут его отец жил лет пять-шесть, в доме глухого Митьки. Старик такой, – Гриша покрутил у виска, – странноватый был. В лес с секирой ходил, пока не парализовало. Я его внучку помню, Злату. Боевая девчонка – жесть. Целый природоохранный отряд сколотила. Кормушки вешали, в парке убирались. Бродяжек четверолапых пристраивали. Злата развешивала на столбах знаки по борьбе с мусором. Я тоже хотел в лес идти, разгребать ту свалку в ложбине. Но потом трагедия… До сих пор в шоке.

Витя упрямился:

– Если Байчурина не звать, хуже не будет.

– Будет! – вдруг закричала Аня, и Витя смолк испуганно, а Гриша оцепенел. – Ты даже не представляешь последствия!

От крика рана кровоточила, руки задрожали.

– Память повредилась. Я сегодня пыталась вспомнить, – растерянно объясняла Аня. – Мне купили шкатулку?

– Ш-шкатулку? – Витя запинался. – Ту резную? С музыкой, да?

– Да. На ярмарке. Точно, на ярмарке. – Аня достала из кармана новую салфетку и приложила к щеке. – Я помню, что на ярмарке. Я всегда помнила. Когда мне плохо, знаешь, я ухожу в комнату: вымышленную, безопасную. По совету психолога. Там лето, желтые стены, тюль в крапинку. А на белом столике всегда лежит шкатулка. Мелодия успокаивающая, что-то струнное, кроткое. А сегодня ночью, я пришла в эту комнату, а там бардак. Все разбросано, испачкано сажей. И шкатулки нет. И я не помню даже ее внешний вид. Не помню внешность дедушки, что за мебель в квартире, зачем мне вчера звонила мама.

– Она бордовая, кажется. Шкатулка. С инкрустацией.

Витя и Гриша начали выдумывать подробности, пытались шутить, юмором сдвинуть с мертвой точки взгляд Ани. Она тряхнула головой, отвернулась к окну, признавая:

– Обратно уже нет пути. Мы окрикнули зверя.

Глава 14. Западня

В намеченный для засады день Аня проснулась рано, в темноте и холоде зимней метели; гостьей бродила по дому без мыслей, потом рассеянно готовила завтрак. Дядя Толя вернулся на рассвете трезвым, но отрешенным от действительности. Нашел в чулане ящик с инструментами, позавтракал и сообщил, что на день уезжает в Ямск к приятелю. Аня его избегала, ограничиваясь краткими ответами. Витя проводил отца на остановку.

– Видок у тебя неважный, – бросил сестре Витя по возвращении. – Ты умывалась?

– На себя посмотри.

Аня наполнила водой чайник, обросший толстой накипью. Порывшись среди пакетов с крупами, отыскала смятую пачку чая. Брат приблизился и осторожно потер пальцем над ее бровью.

– Зубная паста. Уже второй день. Ты в зеркало смотришься?

Она огрызнулась:

– Что?

– Принести зеркало?

Игнорируя вопрос, Аня задвинула противень с блинчиками в духовку. Принялась сосредоточенно мыть посуду, избегая смотреть на блестящий кран раковины, на перламутровую настенную плитку, в которых мелькал не ее – чужой силуэт.

– Вика… Накануне трагедии она разбила зеркало, – вспоминал за ее спиной Витя. – Вообрази, прямо кулаком. В гардеробной.

Аня медленно повернулась к брату. Он стоял в двух шагах, глядя ей в глаза и словно ожидая признания.

– Ты звонил Грише?

Витя молчал предвзятым судьей.

– А я написала Байчурину. – Аня включила духовку, намочила разбухшую губку. – Он говорит, что в автосервисе затишье. К Сычу охотники приехали. Пока они бродят по лесу, мне к озеру не подобраться.

– Ты надеешься отыскать криницу? Из сказки?

– Мы ходили к ней часто с Диной. Она за валунами, у Дрем-Камня. Мы там пили родниковую воду, вспомни.

Аня включила воду. Витя подскочил к духовому шкафу.

– Горит? Ты не слышишь? – и крутнул колесико на ноль. – Фу ты, сгорело.

Серый дымок расползся по кухне маревом. Аня прикрыла нос рукой, солгав:

– Задумалась. Потом разогрею.

Витя кашлял от гари, хмуро наблюдая за ее неловкими движениями – посуда звенела о стенки раковины, выскальзывая из рук. Он открыл окно на проветривание.

– Зачем она тебе?

– Что?

– Криница, Ань? Одумайся. – Он мотнул головой на окно. – Минус десять. И сугробы. Ты ее не отыщешь.