Могильщики талантов - [64]

— Да ужас вообще, — вздохнул Алексей.

Григорий выждал и осторожно спросил:

— Мой детектив ещё не читал?

— Не успел, — упавшим голосом признался Алексей. — Ухайдакался на выходных. «Мачо не пляшут» дочитывал.

— На кой он тебе сдался?

— Открываю для себя много интересного в нашем издательстве, — мягко ступил на проторенный путь криминальный корреспондент Астролягов. — Ты не в курсе, его Алла Владимировна писала?

Лицо Григория окаменело.

— Нет, — отрезал он. — Не моя серия. Я в неё не лез.

— Вы не общались с Наргиз Гасановой?

— Практически не общались, — отрапортовал Григорий. — Она сидела в дальнем кабинете.

«Чего ты боишься?» — Астролягов сделал в уме пометку расспросить об отношениях Григория с Наргиз кого-нибудь постороннего, но сведущего, например, Жорика или Нату. Тут на счастье Григория появился Тантлевский с растаявшим на пальто снегом, румяный и довольный. К груди он прижимал пять одинаковых коричневых книжек.

— Здорово, братва!

— Можно поздравлять? — вместо приветствия спросил Григорий.

— Теперь да, — Игорь пожал руки и протянул Алексею книгу. — Лена авторские выдала.

— Поздравляю с новой книгой! — хором сказали коллеги.

— После обеда пойдём отмечать.

Алексей вздохнул.

— Мне вечером к Сахарову надо, правку забрать.

— В шесть и поедешь, как рабочий день закончится, — благоразумно распорядился начальник отдела. — Или в семь. Если на пару часов задержишься, Владимир Ефимович поймёт. Он всё равно рано спать не ляжет.

Астролягов крутил в руках книгу, стараясь не открывать её. Кисть художника он узнал сразу. Успел насмотреться на его творения, пока готовил обложки, хотя самого художника так и не встретил — с ним всегда общался Игорь. У него же ведущий редактор и заказал эскиз, не отделяя себя от своих творцов. На картинке был изображён депрессивный город, дымящиеся трубы и очередь к двери бакалейной лавки. Книга называлась «Шоколад для бедных».

На заднике крупным кеглем белела короткая аннотация не пойми о чём — сразу видно перо Тантлевского. Не доверяя сотрудникам, либо не желая беспокоить и утруждать их, аннотации к своим романам Игорь сочинял сам.

Когда в мире существует неравенство, страдают самые бедные. В обществе, построенном на эксплуатации человека моральным сверхчеловеком и жесточайшей конкуренции фабричных и торговых королей, нет места благотворительности, нет места жалости. Сострадание и любовь к ближнему — удел падших, но из их среды появляется реформатор, способный изменить устоявшийся порядок вещей.

Известный мастер социальной фантастики, лауреат множества литературных премий Игорь Тантлевский представляет новый роман — «Шоколад для бедных», книгу-пророчество, пугающую и реалистичную до ужаса.

— Ужас, — Астролягов вернул книжку.

— Давай, подпишу, — восторг Игоря было не унять.

— Нет-нет, — по глубочайшей тоске в глазах было видно хоть и начинающего, но уработавшегося сотрудника. — Автору — авторские, кесарю — кесарево, а покойным — рай.

Григорию автор даже предлагать не стал.

— Удачная книжка получилась, — сказал тот, возвращая экземпляр. — В макете была, гм… шоколад шоколадом, а тут плёнка легла, затемнила цвета чуток, и получилось очень стильно. Как будто держишь в руках, гм… шоколад для богатых.

— Да, удалась, — с невыносимой скромностью сверхчеловека перед простолюдинами, за что хотелось немедленно поднять его на вилы, признал автор. — Думаю, скоро придётся допечатывать.

Григорий закряхтел.

— Это потому что социальная фантастика сейчас в ходу, — быстро добавил Игорь. — Дистопия, драма и всякое такое.

Григорий громко прокашлялся.

— Я могу написать… — с расстановкой прохрипел он. — Драму, мать её, «Три сестры». Я с ними вырос. Я могу написать даже похлеще Джеральда Даррела — «Чурки, звери и другие члены моей семьи».

— Тебе грех жаловаться, — напомнил о чём-то Игорь. Астролягов навострил уши, но добавки не дождался.

— Сколько у тебя премий? — спросил он.

— Три.

— А книга пятая?

— Так вышло… — с горечью признал Игорь. — Я бы и за прошлую получил, но меня откровенно прокатили. Премию договорились вручить мэтру только за то, что он на «Интерпресскон» согласился приехать.

— Как далёк я от ваших тусовок.

— И слава Богу, — вздохнул Тантлевский и туманно добавил: — Если можешь не лезть — не лезь туда, куда пьяный слесарь восьмигранный болт не суёт.

Что это такие за поганые места и какими ещё бывают болты, семигранными или девятигранными, Астролягов как человек с гуманитарным образованием счёл для себя за лучшее не выяснять.

— Ты действительно хорошо пишешь? — спросил он.

— Почитай, — кивнул на книжку Игорь.

— Я лучше на слово поверю, — поспешно заявил Алексей. — Чем ты их цепляешь?

— Крючками, — Игорь был неуязвим в своей непогрешимости. — Я сначала делал упор на стиль, как ты мне давно посоветовал, а потом перевёл акцент на извлечение читательских эмоций и восстановление справедливости.

В его словах чувствовалась такая недосказанность, что Тантлевский поторопился объяснить:

— Я моделирую в романе ситуации, которые вызовут гарантированный отклик в читательской душе. Вопиющая несправедливость вызывает гнев в отношении злых сил и сопереживание к страдающему герою, а спасение очень слабого вызывает у читателя умиление, к которому добавляется симпатия в отношении спасителя — героя опять же.