Могильщик кукол - [81]

Только на минуту предположить, что коллега из магазина строительных товаров был прав и Бен действительно что-то видел или слышал той ночью, когда пропала Марлена Йенсен… Только на минуту предположить, что в саду что-то произошло и именно поэтому Бен полез под проволокой… Тогда, наверное, необходимо сообщить в полицию. Можно было бы изобразить все таким образом, как будто он верит утверждениям Клауса и Эдди, что девушек они всегда в этом месте выбрасывали из машины.

Якоб уже открыл рот, чтобы обсудить это с Трудой. И осекся, бросив взгляд на ее лицо. Направив глаза на Бена, она семенила рядом с ним мелкими шагами, усталая и удрученная, вымотанная и словно побитая. В уголках глаз что-то блестело. Затем отделилась одна капелька и медленно покатилась вдоль носа по щеке.

Якоб откашлялся и снова пристально и напряженно посмотрел вперед, чтобы не пропустить, в каком направлении свернет Бен. Вот он достиг развилки, остановился и оглянулся на Якоба.

— Куда теперь? — спросил Якоб. — Где ты нашел куртку?

Бен снова повернулся и с опущенными плечами, тяжело ступая, двинулся по своему обычному маршруту дальше, в направлении яблоневого сада. А Якоб продолжал размышлять. Очень странно, если полиция не осмотрела сад. Или осмотрела? В газете было напечатано, что полицейские обыскали все окрестности. Тогда нужно предположить, что они начали с сада.

И если ничего не нашли, значит, в воскресенье там ничего и не было. И если сейчас там что-то есть… Он подвез Эдит Штерн на машине, выпустил и дал ей уйти. Два километра по уединенной местности, два километра темноты. Если она не дошла до бунгало Люкки…

К цели прогулки они даже не приблизились. Дважды, погруженный в мысли, Якоб поручал сыну искать, оба раза приказ звучал так, будто он посылал собаку найти и принести палку. Сообразив, он прекратил отдавать приказания. Поиски и без того не имели никакого смысла, так как Бен не понимал, что он должен искать.

— Нам нужно было взять с собой куртку, — установил Якоб, когда они достигли колючей проволоки. — Она стала бы для него отправной точкой.

Он не задался вопросом, почему эта мысль не пришла ему в голову сразу, — может, все дело было в нежелании, чтобы его заметили с курткой в руке, прежде чем нашлось какое-либо разумное объяснение, как она у него оказалась. Якоб медленно прошел вдоль колючей проволоки, осмотрел землю за ней и, достигнув конца изгороди, пришел к заключению:

— Не похоже, чтобы кто-нибудь пролезал сюда в последнее время.

Проволока тоже оставалась неповрежденной, а полицейские ее наверняка бы разрезали.

Труда никак не отреагировала, полностью погруженная в глубокие раздумья. Якоб еще раз скользнул взглядом по заросшему саду рядом с изгородью. Сорняки в бывшем саду Герты Франкен стояли по пояс между казавшимся непроходимым колючим барьером из кустов малины. Только старая груша возвышалась над вконец одичавшей местностью. С дороги не видно было ни малейшего признака того, что кто-либо там побывал.

Якоб решил вернуться домой и продолжал размышлять над собственными запутанными чувствами. О панике, охватившей его, когда он подумал об окаменевшем лице Труды, и о том, как он представил себе встречу на ночной проселочной дороге. Вспомнил то тихое чувство умиротворения, неизменно охватывавшее его, когда они с Беном неторопливо прогуливались по полям. Кругом ни души, и земля под ногами. Земля, кормившая и одевавшая их долгие годы. Над головой несколько облаков или солнечный свет, и перед глазами широкая спина Бена.

Тихий нетребовательный парень, в крайнем случае довольствующийся куском хлеба. Всякий раз, когда он бежал впереди Якоба по полям, он от всего сердца делился имеющимся у него в избытке чувством тихой радости. На природе, когда не перед кем было отчитываться, это чувство передавалось Якобу. Теперь оно не наступало, вероятно, потому, что рядом шла Труда.

— Мы должны были остаться в деревне, — сказал Якоб с внезапно охватившим его чувством беспомощности. — Тогда я выстроил бы высокую стену вокруг сада и огорода, а на ворота двора повесил бы замок с секретом. Он больше не вышел бы наружу, и нам не пришлось бы теперь ломать нам всем этим голову.

Новые дворы

Весной 1984 года они впервые официально пришли к Якобу. Муниципалитет Лоберга в лице Эриха Йенсена стал обещать ему золотые горы, спокойствие и свободу и одновременно взывал к его разуму, благоразумию и любви к родине.

За полгода до этого капитулировал Отто Петцхольд, продав свой земельный участок на Бахштрассе архитектору из Лоберга, а пятьдесят моргенов пашни — Рихарду Крессманну. С выручки Отто приобрел себе маленький домик в Форайфеле.[4] Для него все было просто. Он должен был заботиться только о себе и больной жене. Детей у Отто не было.

А у Якоба их было четверо. И ни одного, на чью помощь он мог бы рассчитывать. Анита училась в Кельне, и у нее не было времени даже навестить родителей. Она только время от времени звонила, жалуясь, что не хватает денег. Книги стоили очень дорого.

Если Якоб пытался протестовать против ее завышенных требований, указывая на потребности других членов семьи, Анита говорила о нужде, об отсутствии родительской любви и тому подобных вещах. Особенно надеяться на ее помощь не приходилось.