Могильщик - [85]

— Медовый месяц мы с Фрэнком провели в Каире, — сказала тетя Вера. — Он говорил, что я Клеопатра!

Эвелин повернула голову и взглянула в черные прожекторы, которые сияли от счастья. Тетя Вера толкнула мужа.

— Фрэнк, ты слышал? Эвелин интересуется Африкой.

— В самом деле?

— Меня интересует не Африка, дядя Фрэнк, а конкретно Заир.

— А, Конго! — сказал дядя Фрэнк.

Эвелин находилась напротив дяди Фрэнка, который сидел спиной к двери. И в это время Эвелин вдруг увидела над его плечом высокую темную фигуру.

Ее новый знакомый шел к лестнице, но повернул голову, увидел Эвелин и остановился. К счастью, она не закричала. Тетя Вера была увлечена беседой с мамой, а отец старательно отрезал кусочек хорошо прожаренного мяса. Дядя Фрэнк бубнил что-то про Африку, а за его спиной стоял худой, изможденный мужчина. Как же ужасно он выглядел! Голова покачивалась, плечи согнуты, глаза горят лихорадочным огнем, на небритом лице глубоко отпечатались страдания прожитых лет. Его одежда казалась особенно грязной на фоне новеньких бежевых обоев. Эвелин смотрела на него, широко открыв глаза, и дядя Фрэнк был польщен ее вниманием. Через несколько секунд он сообразил, что Эвелин смотрит вовсе не на него, а на какой-то объект за ним. Он медленно повернулся, не прерывая свой рассказ. Но именно в этот момент мужчина сделал шаг и исчез. Так что дядя Фрэнк не заметил ничего особенного и продолжал говорить дальше. Отец отрезал наконец идеальный кусок мяса, поднял вилку и посмотрел на Фрэнка. Тетя Вера подняла свой бокал, а мама взволнованно изучала мясную подливку.

Когда Эвелин разрешили встать из-за стола, она тут же выскочила из комнаты и бросилась наверх по лестнице.

Она боялась, что увидит мужчину в своей спальне. И надеялась на это. Он не просто был в ее спальне. Он лежал на кровати, закрывшись одеялом до подбородка.

Его зубы стучали, и все тело содрогалось.

— Холодно, — сказал он, когда Эвелин закрыла дверь и подошла к постели. — Холодно, Агата, — повторил он, и она засунула руку под одеяло и потрогала его ладонь. Она была ледяной. Эвелин нащупала рядом еще что-то, такое же твердое и холодное, — револьвер.

— Я возьму его, — прошептала она.

Черты его лица исказила судорога.

— Заклинаю, — проговорил он. — Заклинаю тебя... Пигмеи...

Он замолчал. Мысли убегали от него. Как бы он хотел тоже убежать, провалиться в темноту, из которой он пришел. Успокоиться навеки. Но он не мог уйти. Еще нет. Не сейчас.

— Пигмеи, — сказал он громче.

Эвелин испуганно закрыла рукой его пересохшие губы.

Мужчина в ужасе смотрел на дверь. Он знал, что они очень близко.

— Пигмеи, — прошептал он, когда Эвелин убрала свою руку с его губ. — Идут сюда... Запомни — один патрон для тебя, Агата, один для меня...

— Молчи, — сказала Эвелин. — Ничего не бойся. Я дам тебе воды.

Эвелин налила воды в стакан, и глаза мужчины смотрели на нее с такой болью и благодарностью, когда она поддерживала его за спину и подносила стакан к его губам, что для нее это было неожиданным испытанием.

Но она была тверда. Он выпил, она уложила его снова и погладила его лоб.

— Агата, — произнес он. — Агата...

Его пальцы, державшие ее, медленно разжались.

Остаток вечера был для Эвелин настоящим кошмаром.

Она сошла вниз, чтобы сказать спокойной ночи дяде Фрэнку и тете Вере, маме и папе, а затем снова убежала к себе в спальню. Эвелин надеялась, что мама не станет заходить к ней поправить одеяло и посюсюкать. Эвелин постелила себе на полу и выключила свет. Она лежала и прислушивалась, ожидая, когда мама с папой улягутся. Первым в ванну пошел отец. Эвелин слышала, как он чистил зубы. Затем мама поднялась по лестнице. Сердце Эвелин замерло. «Ложись, мама, — кричала она мысленно, — ложись!» Шаги на площадке, а затем ручка двери слегка повернулась!

Напряжение было невыносимым. Как, действительно, мама и папа могут понять? Если мама увидит мужчину в спальне у Эвелин... И еще пистолет! А если...

— Дениз! — раздался голос отца из ванной.

— Что случилось, Джералд? — недовольно крикнула мать.

— Где полотенце?

— На полке, дорогой.

Эвелин отчаянно хотела, чтобы мать пошла в ванную.

— Я не могу найти! — крикнул отец.

— О, Джералд, — вздохнула миссис Пайкер-Смит.

Как добрая женщина, она пошлепала в ванную, чтобы

найти мужу полотенце.

Затем миссис Пайкер-Смит почистила зубы, и наконец, к бесконечной радости Эвелин, мать с отцом прошли в свою спальню и дверь за ними плотно закрылась.

Утром его не стало. Тихо и, надо надеяться, с миром он ушел в небытие. Эвелин проснулась в шесть часов и немедленно осознала, что его больше нет.

Он лежал неподвижно с открытыми глазами.

Когда она прикоснулась к застывшему лицу, оно было даже холоднее, чем ночью. Она закрыла ему глаза, легла рядом с ним на одеяло и плакала десять минут.

Она плакала, потому что только сейчас в ее сердце шевельнулась боль от потери этого страдальца, этого одинокого несчастного путешественника, и еще она плакала от жалости к самой себе. Ей было очень грустно.

Чувство горечи, хоть и достаточно острое, не лишило ее способности четко мыслить и действовать. Встав с постели и утерев слезы, она пыталась решить, какой план лучше выбрать. Сначала надо проветрить комнату! И сменить простыни! Запах человека, слишком долго жившего в джунглях, заполнил всю спальню Эвелин.