Могила на взморье - [19]

— Где Лея? — спросил он через некоторое время.

Сабина объяснила ему, почему она, а не Лея посещает его.

– Если Вы хотели что-то выяснить у моей сестры, я с удовольствием ей передам. Я уверена, что она передаст ответ.

«Если нет», — подумала Сабина, ― «я выдумаю какое-нибудь дружелюбное сообщение».

Он качал головой.

— Я надеялся, что увижу Лею еще раз. Я очень любил ее тогда, знаете ли Вы? И я … хотел поговорить с ней о Юлиане, они оба так хорошо гармонировали вместе. Вероятно, она помогла бы мне, помогла… Я должен знать это, прежде чем…

Старик начинал плакать, и Сабина опустила свой взгляд, пока он снова не остановился.

Теперь Торбен стал говорить за своего пациента.

— У господина Моргенрота рак легких. Терапия будет мучительной и с большей вероятностью безуспешной. Через пять, шесть месяцев... — он прервал себя, но не требовалось объяснений, чтобы понять, что парень имел в виду.

— Вы меня понимаете? – умоляюще, спросил Ханс Моргенрот. – Прежде мне нужна уверенность в том, что произошло с моим мальчиком…

Сабина думала недолго.

— Вы уже обращались в полицию?

Снова ответил Торбен.

― Они только отмахнулись от него и меня. И сказали, что это давний случай, что установлено следствием уже давно.

— Это мой долг, — сказал Ханс Моргенрот. ― Я слишком долго ждал, не оказывал никакого давления. Лизбет, моя жена, всегда говорила, что чувствует, что Юлиан мертв. Утверждала, что он был убит. Из-за гитары. Вы знаете? И из-за его любимой еды…

Сабина совсем не могла следовать за старым господином, тем не менее, не прерывал его.

— Но я, — продолжал он говорить все быстрее, — отругал ее за это. Я не хотел думать об этом и твердо был убежден в том, что Юлиан жил своей мечтой, путешествовал по миру и однажды бы возвратился. Теперь слишком поздно. Полиция отказывает мне в помощи, и у меня нет денег для частного детектива. У меня нет сбережений, и ничего больше не остается, совсем ничего. О, Лизбет, ты по-настоящему была права, а я был болваном.

Сабина могла хорошо посочувствовать тому, что умирающий хотел узнать ответ на вопрос, мучавший его всю жизнь, чтобы найти спокойствие. До самого конца господин Моргенрот надеялся, что Юлиан вернется, и теперь цеплялся за мысль о том, что пропавший без вести умер. Вероятно, ему было легче поверить в мертвого сына, чем в бунтаря, который покинул родителей навсегда.

— Почему ваша жена полагала, что его убили? Она упоминала гитару...

— Юлиан оставил свою гитару здесь, — ответил он, с покрасневшими глазами. — Лизбет была убеждена, что наш сын никогда бы добровольно не расстался с гитарой.

С одной стороны, это звучало убедительно. Тысячу раз Сабина слышала, как Юлиан играл, если разучивал свои песни у открытого окна, и его пение разносилось, как дующий над Кальтенхусеном ветер. Скорее бы он оставил там руку, чем инструмент. И даже если хотел расстаться с этим. Он мог бы легко обменять гитару на деньги повсюду, в которых срочно нуждался как путешественник вокруг света. С другой стороны, это был только лишь маленький признак, который еще не оправдывал долгое расследование убийства. Имелись несколько заявлений того, из-за чего кто-то, кто хотел покинуть своих родителей в мероприятии-ночи-и-тумана, не взял с собой гитару.

Похожее было и для второго аргумента, который привел Ханс Моргенрот, а именно, что мать Юлиана сварила в вечер его исчезновения любимую еду Юлиана — лабскаус¹⁰ с картофелем. Он определенно ел это уже тысячу раз и от одного раза это не зависело. Тем не менее, все свидетельствовало об определенной бессердечности, оставить это как раз тем вечером, когда его мать проявила такую заботу, и такое не походило на Юлиана. Он всегда был прямолинейным и никогда наоборот.

— Поэтому, — сказал Ханс Моргенрот, — я думаю, что ты могла бы хоть раз поговорить с полицией, Сабина. Но ты же полицейский, не так ли? Когда ты тогда покинула Кальтенхусен, ты хотела идти в полицию, я еще вспоминаю об этом.

— И я, — добавил Торбен, — узнал от брокера, кем вы стали на самом деле.

— Секундочку, — сказала Сабина, — думала, что вы на самом деле искали Лею и я лишь ее замена.

Уличенный Торбин ухмыльнулся.

― Ну, да, не совсем. Я ничего не говорил в Кальтенхусене намеренно, потому что хотел, чтобы вы поговорили с господином Моргенротом прежде, чем вынесете приговор.

Сейчас это был уже второй трюк Торбена. Сначала он заманил ее на Пёль ошибочными предпосылками, а затем к Хансу Моргенроту. Но она все-таки не могла на него злиться.

— Окей, понятно, но теперь играем с открытыми картами, — напомнила она. – Я должна поговорить с моими коллегами в Визмаре. Хорошо, я это сделаю. Но почему вы хотите также поговорить с Леей, господин Моргенрот? Даже если бы моя сестра пришла, в чем я очень сомневаюсь, что она ничем не смогла бы помочь.

Ханс Моргенрот в благодарность подал ей дрожащую руку, что очень тронуло Сабину. Измученный, он закрыл глаза и медленно произнес:

— Кроме Лизбет и меня, Лея была ближе всех к моему мальчику. Он нравился многим, но любили его только три человека. Я бы с удовольствием обменялся с Леей воспоминаниями…

Сабина так и оставила эту просьбу. Но, тем не менее, как только они вернулись обратно в дом престарелых, она отвела в сторону Торбена.