Мое взрослое детство - [75]
...На школьном выпускном балу все было прекрасно. Утром мы уже получали свои аттестаты зрелости, уже все знали, уже успокоились и к вечеру пришли нарядные, торжественные, совсем взрослые. Одета я была роскошно. На мне было ярко-зеленое платье из блестящего китайского шелка с красными бантами. Туфли красные - на них тоже бант, как у мушкетера. Я себе очень нравилась. С косами мы с Милой расстались навсегда. И у нас у обеих была шестимесячная прическа — кудри, как у барашка.
На выпускном вечере был последний концерт школьной самодеятельности. Клара Абрамовна написала литературную композицию из «Евгения Онегина», которая прошла с большим успехом. Юную Татьяну читала Лида Шарапова: «Я вам пишу..." А Татьяну повзрослевшую, уже все понявшую и разочаровавшуюся в этой суетной светской жизни, — я. В зале было весело, когда я неожиданно вышла после Шараповой второй Татьяной...
В классе и школе уже знали, что я хочу ехать в Москву, и потому в зале была тишина. Меня как бы заново оценивали: «Потянет ли она? Здесь-то сойдет, а вот в Москве-то небось все по-другому». Именно об этом думала и я, стоя последний раз на школьной сцене, когда говорила воображаемому Онегину: «Довольно, встаньте, я должна вам объясниться откровенно..."
А потом я пела под аккордеон. Он был таким модным инструментом! А если на нем играла девушка, да еще и пела при этом... «Та что там говорить», как выражался мой папа, когда не хватало слов...
Вступления и проигрыши я брала аккордами и растягивала мехи своего большого, на три с половиной октавы, аккордеона так, что он разливался на всю школу. А когда начинала петь, я переходила только на левую руку — на бас, чтобы не заглушать собственного голоса. Гармонии у меня на басах были красивые, современные, петь «под бас» мне нравилось. И репертуар у меня был самый современный - из только что нашумевшей итальянской кинокартины «Песни на улицах». В фильме группка певцов ходит по дворам и улицам, исполняя свои прекрасные песни. Весь Харьков пел «Песни на улицах», особенно «О, Мари».
Первый куплет я пела «по-итальянски». На итальянском языке я знаю слова: больконе, кантаре, воляре, примавера, аморе и гондоле... Но я так варьировала эти слова, а между ними набор междометий в чисто итальянской манере, что весь школьный зал притих: «Нет, эта в Москву попадет. Вон как шпарит на итальянском».
К своему итальянскому исполнению я прибегнула на пробах к фильму-сказке из русско-итапьянской жизни «Роман и Франческа».
1960 год. Киностудия имени Довженко. Я пробовалась на роль итальянской девушки Франчески. На маленькой, необычной гитарке мне играл на пробе очень музыкальный человек — Лев Борисович Олевский. Его сначала пригласили быть в картине консультантом по итальянскому быту, но оказалось, что он десять лет прожил в Мексике, а не в Италии. И он, исполняя небольшую роль итальянского партизана, в фильме играл на своей маленькой гитарке — «укулели». На пробе Лев Борисович сыграл вступление к «О, Мари», и я запела... на чистом итальянском языке!
Худсовет утвердил меня без разговоров. Нашли, что во мне вообще много итальянского, что у меня тип северной итальянки. А произношение!
Аккордеон уже был не в моде. В моду входила гитара. У киевского мастера я заказала гитарку «укулели» и научилась играть на ней.
В фильме очень хорошая музыка и песни украинского композитора А. Билаша на чудесные стихи поэта Дмитра Павлычко. Его стихи на украинском языке невозможно равноценно перевести на русский. В украинском варианте картины песни полнокровнее. На русском припев песни о любви выглядит так:
А на украинском:
Слово «скрывджена» в украинском языке очень сильное слово. «Кривда» — ложь, неправда. Ни «лживый», ни «неправдивый» не могут достигнуть той силы, как "скрывджена»... Фильм «Роман и Франческа» до сих пор имеет много поклонников. В нем есть чистота, наивность, искренность. Я тоже люблю его за музыку и за стихи Павлычко. Десять лет я проучилась в украинской школе и очень полюбила украинский язык.
...И одета роскошно, и выступила с успехом, и мальчики из 58-й школы были, и Толик со мной и с Милочкой танцевал поочередно. Но настроение почему-то было не праздничное. Что меня ждет? Вот кончится вечер, и прощай, моя школа! Мой тыл, моя спина, моя опора. Смогу ли я одна выстоять на своих ногах?
Когда на наш запрос в Институт кинематографии пришел ответ, в нем было пояснение: на экзамене нужно прочесть басню, стихотворение, отрывок из прозы. Этюд на заданную тему. Необходимо знание основ системы К. С. Станиславского. Коллоквиум (чтобы узнать, что это такое, мне понадобилось несколько дней).
В Харьковской библиотеке имени Короленко, той самой, где папа с мамой после войны наводили порядок, я взяла два тома Станиславского.
Книга меня увлекла, и я, как ни странно, поняла все. Даже немного успокоилась и сделала вывод, что если человек, который собирается стать актером, от природы неглуп и артистичен, то эта система сделает его актером. Обязательно. Пусть не выдающимся, но хорошим сделает. Я даже пробовала читать прозу, постоянно думая о "сверхзадаче» и при этом не теряя «зерна». И... забывала текст прозы, который знала назубок.
Книга, которую читатель держит в руках, — это не просто история девочки, ставшей знаменитостью, это история уникальной личности во всей сложности и противоречивости ее духовной жизни. Все было на тернистом пути актрисы: и отчаяние, и разочарования, и надежды, и вновь отчаяние.Это был тяжелый путь, но кто знает, имели бы мы теперь такую актрису и такую личность, как Людмила Гурченко, не будь этого трудного, но настоящего пути к настоящей славе?Людмила Гурченко. Аплодисменты. Издательство «Центрполиграф».
Книга «Стоп, Люся» охватывает период с 1983 года по 2001 год и завершает мемуарную трилогию, в которую входят книги «Моё взрослое детство», «Аплодисменты». В своей последней книге актриса вспоминает о фильмах и спектаклях, в которых ей приходилось участвовать, о режиссёрах и актерах, с которыми ей довелось работать, о встречах с уникальными творческими людьми и музыкальной карьере, о взаимоотношениях с родными и близкими.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.
В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.
Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».
Уильям Берроуз — каким он был и каким себя видел. Король и классик англоязычной альтернативной прозы — о себе, своем творчестве и своей жизни. Что вдохновляло его? Секс, политика, вечная «тень смерти», нависшая над каждым из нас? Или… что-то еще? Какие «мифы о Берроузе» правдивы, какие есть выдумка журналистов, а какие создатель сюрреалистической мифологии XX века сложил о себе сам? И… зачем? Перед вами — книга, в которой на эти и многие другие вопросы отвечает сам Уильям Берроуз — человек, который был способен рассказать о себе много большее, чем его кто-нибудь смел спросить.