Мое время - [43]

Все было вранье, и ехали мы в мягком вагоне...

Мне приснился сон:

... мы с Ленкой купаемся, она тонет, я кидаюсь спасать, но тону тоже, выбраться смогу, если ее отпущу, брошу...

Сон повторялся, мучил, преследовал наяву.

Как же быть?

Гибнуть вовсе не хотелось. Даже не то, - погибнуть я будто не боялась, говорить, так совсем не боялась, но вот там, в беде, вдруг не выдержу, отпущу, брошу?..

Я стала бояться смотреть людям в глаза, мои - были глазами предателя.

Но тут мне возьми и представься случай для проверки.

Только купались мы на этот раз с Женькой. Я учила ее плавать. Она шагнула в яму и скрылась. Я шагнула за ней. Кто кого из нас поймал? - она вскочила мне на шею верхом и зажала коленками. Может, я бы и "отпустила" ее, да не смогла. И вынырнуть не могу. Я мигом вспомнила не что-нибудь, а книжку она же мне недавно пересказывала, про бабку, которая не умела плавать, а ей зачем-то нужно было попадать на другую сторону реки, партизанам что ли помогала, так она реку переходила по дну, - подпрыгнет, воздуха наберет и бежит под водой. Я и побежала. Подпрыгну, Женька воздуха хлебнет, а мне не удается, но я бегу по дну, подпрыгну...

- Танька-то где? - кричат с берега.

- Все в порядке, идем ко дну, - Женька успевает ответить, но это уж потом нам рассказали, конечно, - им "кукольный театр на воде", а я, по-моему, бегу... Женька же меня и довытащила. Хорошо, что берег близко.

Сон мой пропал, как иллюзия загаданного большеглазого страха. Все стало на место: борись, бейся, верь до последнего.

Хорошо, конечно, исходить из хороших исходов. Ну а почему бы из них не исходить?

И Женька-умница, задавила меня коленями.

В роду у нас спасать утопающих?

Теперь я думаю, что слишком выгралась в Ленкину ситуацию с поездом. Конечно, Ленкой я была, следуя за ее переживаниями. Но ведь надо себе сознаться, я была и тем другим одновременно. Я тоже боялась спрыгнуть с поезда; не хотела хлопот со стоп-краном, впрочем, об этом я не думала, пожалуй; вообще не поспешила на помощь; и взвешивала, - будет ли предательством?.. соскользнула, взгляд отвела...

Вот я и говорю, что мы чувствуем потребность раство- риться, стремимся вкусить сладости повторения, совпадения, соощущения, а смысла можем не коснуться вовсе. Не ищем.

Растворение ли это? Скорее эластичность юного существа, всего лишь "творческий инстинкт молодости".

Тогда я еще только начинаю выпутываться из цветистых иллюзий.., а старшая сестра уже обгоняет меня, вступая в зрелое восприятие, когда идея растворения утрачивает романтический сахарок...

Вещи и явления останавливают нашу прыть словом "субстанция", ведь стихии не только заманивают, но могут вдруг приоткрыть бездну, заглянуть в которую каждый ли готов?

Каждый ли способен оказаться в срединной точке сути, где из одного корня растут преданность и предательство?

Или свести себя на нет в самом истоке превращения: когда сильное становится слабым, в твердом берет начало мягкое, тяжелое теряет свой вес, в темном вспыхивает импульс света, а рождение и смерть неуловимо сменяют друг друга?..

13. Гамма "до-мажор"

Наш университет возник на "пустом месте" посреди леса в истоке Академгородка.

Мы пришли сюда в ряду первых. По доброй воле.

Вступительный барьер преодолели с равными успехами. Если кто кому отдавил ногу при прыжке, то вины в этом было не больше, чем при эволюционных раскладах, - средства для достижения цели мы затрачивали только из собственной школьной сумки.

Да и цель сразу отступила за спину, а следующая дразнила глаза в неопределенной дали, не возбуждая корысти.

Порча "гениальностью" еще только наметилась, она не сделалась пока знаком отличия, так, может быть, кантом на погоне курсанта. Мы ведь все числом двести были равно гениями. Это будило восторг, не добавляя значительности, а также будоражила уникальная возможность творить традиции. Заведомого не было ничего, кроме отеческого: "учиться - учиться - учиться ".

Всех нас определили в общежитие и выдали дешевые тренировочные трико и майки. Наш быт замечательно устроился.

В своем начале мы оказались "чистой данностью", не тронутой ни одним из четырех видов привязанностей, установленных древними: ни родственной, ни любовной, ни общественной, ни "налагаемой гостеприимством" (потом мы их, конечно, все обретем и культивируем).

А сейчас мы готовы к единению.

С Женькой-то мы, понятно, друг у друга в запасе. Мое поступление скорее ее заслуга, ее добрая воля. Она отнесла мои документы, пока я была с Батей в экспедиции, где вяло сводила на нет свою мечту о море, выяснилось, что в военные моряки меня не пускает не только "женственность", но и близорукость.

Оставалось пойти по Батиным стопам, - я неплохо знала птиц, любила путешествовать. Но он отговорил:

- Я занимаюсь "описательной" биологией, устаревшей, как теперь считают. За генетикой мне уже не угнаться... Молодым по плечу молодая наука. Вот геофизика, к примеру. Они работают и на море. А что у отца за пазухой сидеть?

Это и решило дело.

Позже я, правда, жалела. Ведь и у Бати бывали "настрое-ния" и "спады". Потом он еще сам нашел новые проблемы в "своей" биологии. А тогда его исследовательские пути лежали в Тибет, Индию. Ему отказали.