Мое тело – Босфор - [21]

Мы несемся в Сафари-бар к нифовой Трубке. Это Шеф с большой буквы, он полноват и обаятелен, с широкой турецкой душой и европейским менталитетом. Он набивает трубку вкусным табаком, и пиво в его Сафари-бантике льется рекой. Трубка уже зажарил шашлык из сладких бараньих сердец. Отвергнув всех его кандидатов на мое собственное сердце, я набираю Глазки.

Кеды

Говорят, каждый человек на протяжении жизни по нескольку раз меняет свою скорлупу, или панцирь. Наверно, в тот важный момент я влезла не в тот панцирь. В чужой, потому что как раз тогда оказалась на востоке. Вот чем грозит мотание по разным странам и культурам. В один прекрасный день ты можешь не вернуться в себя. Беда в том, что мне придется таскать на себе эту бандуру целую вечность до следующей смены скорлупы, а это, кажется, лет двенадцать. То есть 28+12 итого… что же, до сорока мне светят беспрерывные вылазки в Турцию? Я попала в кабалу, но не пойму, насколько это добровольно.

По-моему, все должны только радоваться расставанию со мной, глупые мужики этого не понимают и часто плачут. Вот и Глазки: мне кажется, я проехала по нему катком, а он все так же пишет и ждет. К моему приезду он уже успел развестись, закончить дела в суде и снять домик в Сиде, ожидая, когда же мы будем разгуливать вдвоем в лучах заходящего солнца. Я не сообщала о себе целую неделю и позвонила только в последний вечер, сидя в баре у Трубки. Он примчался, радостный и недоуменный, а я спустя час чудного ласкового трепа и объятий я призналась, что уезжаю завтра утром. Описывать его лицо и паузу, затянувшуюся еще на час, бесполезно. Я же, выслушивая до утра в постели, в кафе и на мотоцикле речи, полные обиды, слез и надежды, думала только о том, почему же Кубик так легко расстался со мной. А еще о том, что куриная чорба в это последнее утро - самая правильная и вкусная из всех съеденных за эту неделю чорб.

В первый раз в жизни я так откровенно отыгралась за свою обиду на другом мужике.

Сегодня Глазки сдали экзамен на права по вождению и теперь собираются покупать машину – как ни в чем не бывало, написал, что, когда я приеду, нам нужна будет машина. Я его поздравила, а он спросил: что сделать, чтобы я приехала скорее, а еще, чтобы я осталась с ним жить. Я понимаю, если бы он был урод, или инвалид, или еще что, если бы я была какой-то фантастической красоты, тогда было бы ясно, почему он так держится за меня. Но ничего подобного нет, он красив, обаятелен, полон юмора, а я далеко не мисс вселенная. Я не знаю, что отвечать. Не знаю. Так и пишу: даже не знаю, что тебе ответить. Тебе понравилось, что я всегда шучу? Вот я и шучу. Ничего серьезного у нас не было.

О-ох… Звоню Пятачку и, подвывая, изливаю все свои страдания. Слышно, как она курит и смачно выпускает дым где-то на другом конце Москвы. «Да, дорогая,- говорит она своим хрипловатым голосом, - Кубик твой уже тебе не напишет. Значит, что-то узнал. Не волнуйся, приедешь летом, перебьешь свою тоску кем-нибудь другим».

Мы молчим, каждый о своем, я, глотая обиду, она, вся в мечтах о лете (какое лето, оно еще через полгода!)

- Ты сошла с ума? Ашкым? Какое лето??? Я не доживу до лета!

- Слушай, держись пока своих Глазок. Вот кого я люблю! Он же такой хороший! И так к тебе относится!

- Я не хочу его!!! Не хо-чу!!

- Тогда напиши Кедам. Он тебя пока отвлечет. Тоже хороший мальчик.

- Да нет же! Какие на фиг Кеды? Я не пойму, что случилось.

- Да он просто потрахался с тобой, твой Кубик, и все! Все! Ему больше ничего не надо! Понимаешь?

- Я не верю. Не верю! Все было не так. Я же не полная дура, не в первый раз с мужиком встречалась.

- Ты просто не привыкла к такому обращению. Но так тоже бывает.

- Нет, нет, и НЕЕЕТ!!!!!!!

- Так. Что ты от меня хочешь?

- Не знаю. Я ему сейчас позвоню. Пусть меня шлют на три буквы, но я должна все понять.

- Хорошо. Потом перезвони мне.

Наконец на меня нисходит божественное умиротворение, я иду по московской улице, улыбаюсь прохожим и впервые радуюсь снегу. Мудрость и спокойствие, доселе неведомые качества, прочно поселяются во мне, изрядно потеснив душу в метраже. Я еще не успела открыть рот и обозначиться в телефоне, а он уже кричал мое имя, и еще что-то, и еще, и я лепетала какую-то чушь, вдруг напрочь позабыв все слова по-турецки. Уяснив, что Кубик прыгает и радуется, заслышав мой голос, я тут же успокоилась, пусть даже это было театральное вранье. Получив в тот же день очередной глазкин призыв немедленно приехать, и, кроме того, предложение сделать для этого все, что в его силах, а еще признание от юных светловолосых Кед, что они буквально задыхаются, потому что там нет меня, я была удовлетворена втройне. Со стороны это было похоже на боулинг, на радость от сбитых одним ударом кеглей.

Кеды – это герой из последней коллекции, из магазина напротив отеля, через дорогу. Он заметил нас сразу, как мы приехали и прибежали менять деньги, специально зашел на нас посмотреть, сделав вид, что нужно было что-то взять в обменнике, но даже для вида ничего не взял, зашел и вышел, сразу уставившись на меня голубыми глазами. Совершенно европейское лицо, блондин с добродушно-пухлыми губами, из-под модной спортивной шапочки выглядывают вьющиеся волосы. Я даже пихнула Ниф нифа в бок: гляди, мой вариант, но уж слишком слащав, как из рекламы жвачки, кроме того, кажется, пьян, ну, а кроме того, нам никто не нужен. Услышав, что мы только приехали и говорим по-турецки, его друзья тоже оживились и забегали вокруг, но у нас были большие планы на первый вечер, и мы быстро сбежали в отель.