Мое милое детство - [15]
— Нет, в зале… — шутит бабушка.
— Пожалуйста, в кухне… Милая, дорогая.
— Мы так любим вашу кухоньку… Лучше ее нет на свете комнаты.
— Ну, конечно, в кухне… Сегодня ведь гостей не будет, — отзовется ласково бабушка.
Кажется, только одна тетя Саша не одобряла бабушкиной кухни. И то, я думаю, скорее из вечного протеста, присущего ее нраву…
— Успокойтесь, милые… Нам и негде обедать, кроме кухни… И так вся жизнь проходит в кухне, — язвительно замечала тетя Саша.
— Ах, Сашенька, пустое ты говоришь, обедаем же мы и в зале, — вступалась тетя Надюша.
— Кухня у нас, правда, очень славная, — замечала тетя Манюша.
— Ну, еще бы. Где еще найдется такая старинная рухлядь!
— Эх, матушка, — слышался голос дедушки. — Благодари Бога, что кухня-то есть. Да и стряпню в ней заводите каждый день… Слава Богу, сыты, обуты, одеты. У других и того нет…
— Папенька, оставьте этот тяжелый разговор… От этого унижения у меня душа вся изныла… Мы — дворяне из хорошего рода, а света, людей не видим, — сквозь слезы возражала тетя Саша.
— Ничего, матушка… Зато честно живем. В долги не лезем, никому не обязываемся.
— Зато у нас в доме порядочного человека не бывает… Кроме ваших грязных уличных мальчишек, никто и не заглядывает.
— Было бы на душе чисто… А за моими мальчишками грязь уберешь, и следа не останется. Жалею я их, люблю — и баста. Нечего и толковать…
Бабушка волновалась и успокаивала обоих. Она не хотела дать разгореться ссоре. То она кротко убеждала дочь:
— Сашенька… Оставь… Нехорошо… Неблагородно… Не спорь с папенькой…
То она подходила к дедушке и шепотом говорила:
— Костенька… Охота тебе с ней связываться… Оставь ты ее… Тоже жизнь ее невеселая…
— Эх и дочь же у тебя: занозистая. Скорее состарилась, чем ты.
Тетя Саша больше всего обижалась на эти слова и начинала горько плакать. Бабушка суетилась…
— Сашенька… Перестань… Нехорошо. И чего ты, право… Отец ведь спроста…
— Папенька знает, чем горче всего обидеть меня… Он и норовит сказать всегда такое… — сквозь рыдания едва выговаривает тетя Саша.
— Папенька — человек старинный. На отца обижаться нечего… Поди погуляй, милушка, день такой хороший.
Если бывали праздники, то жизнь в маленьком домике проходила по-праздничному. Тетеньки наряжались и шли гулять. Только тетя Манюша садилась играть на своих клавикордах.
В будни же жизнь бывала без просвета трудовой, полной забот и усердия… Казалось, им, всем этим людям, некогда передохнуть. Но никто их не торопил, никто не заставлял их так усердно и много работать. Они сами укоренили в себе эту привычку, определили себе этот долг.
Они научили тому же и нас. И теперь, на склоне лет, я с уверенностью могу сказать, что долг труда — это лучшее счастье и украшение жизни. Привычка трудиться дает забвение невзгод, душевный покой, радостное сознание, что с пользою живешь на свете. И только после труда особенно сладок и отраден отдых и радость жизни чувствуется в малейшем ее проявлении…
V. Бабушкина кухня
Разве можно было не любить бабушкину кухню? Скажите, пожалуйста, встречали ли вы где-нибудь еще подобную кухню?
Это была большая светлая комната, в два окна. Самая большая комната в квартире. Окна выходили в хозяйский сад. Зимою из окон виднелись деревья, опушенные белым снегом. От них казалось в кухне ярко и бело. Оба окна были обвиты сверху донизу плющом, а на подоконниках стояли отростки разных растений, которые выращивал дедушка.
Но раннею весною бывала особенно привлекательна наша любимая кухня. Выставлялись зимние рамы, открывались окна. И тогда казалось, что на окнах поставлены огромные букеты лиловой сирени. Сирень тянулась даже в комнату и немного заслоняла свет. Но зато какой аромат врывался вместе с ней! И чудесные цветы радовали взор. В сиреневых кустах чирикали мелкие пташки…
Но я хочу описать кухню… Правый угол был весь заставлен и завешан образами. И перед ними всегда теплились лампады. Далее стоял большой старинный шкаф с платьями. Еще далее — полки с посудой, а под ними — узкий длинный стол. Полки эти были особенные — во всю стену. На них стояла, и лежала, и висела вся посуда бабушки. Доски полок были безукоризненной чистоты; все украшены фестонами, вышивками и картинками. Это была работа тетенек. Кастрюли, чашки, лотки стояли друг около друга. Ложки, поварешки, ножи и другие кухонные орудия висели на крючках.
Все вещи были старые-престарые. Они достались нашим старикам еще от прабабушки. Новую посуду покупать было не на что.
Я помню маленький пузатый самовар. Дедушка сам приделал к нему кран из ручки от зонтика, а на крышке его вместо ручек красовались две большие зеленые пуговицы от старой бабушкиной кофты. Мне с сестрой так нравилось, когда на кухонном столе появлялся этот друг-самовар и пел свою тихую песню[18].
У большого фарфорового с позолотой чайника был сделан носок из олова. Многие тарелки были склеены и стянуты скрепками. У корзинки, которую носил в зубах Каштанка, была сделана железная ручка, обтянутая кожей. Мешок для провизии дедушка сплел из веревок… Он был мастер на все руки. Вероятно, и тети научились у него разным ремеслам. Ему ничего не стоило отремонтировать какую угодно вещь в квартире. Он сам чинил часы, фортепиано, обивал мебель, оклеивал комнаты обоями, столярничал, паял, золотил. За многие годы, конечно, все износилось, все пришло в ветхость. И каждая вещь в этом мирном приюте могла бы рассказать длинную историю своей жизни. Она поведала бы нам, как служила верой и правдой своим хозяевам и много видела от них любви и забот… Как ее берегли, ухаживали за ней и как старательно чистили…
