Через несколько секунд молча вошел долговязый бледный человек в светло-коричневой форме младшего следователя; также не говоря ни слова, он сел и окинул меня взглядом.
— Профессия?
— Рядовой соплеменник.
— Родился?
— Первого, первого… двадцать первого года, — сказал я.
— Занятие?
— Заключенный.
Следователь переглянулся с полицейским.
— Когда и где выпущен?
— Вчера, корпус двенадцать, камера тринадцать.
— Куда направлен?
— В столицу.
— Документ.
Я достал из кармана свидетельство об освобождении и передал его следователю. Он подколол его к зеленой карточке, на которой записывал мои показания.
— За что осужден?
— За счастливое лицо.
Следователь и полицейский переглянулись.
— Точнее! — сказал следователь.
— Мое счастливое лицо привлекло внимание полицейского в день объявления всеобщего траура — то была годовщина смерти верховного правителя.
— Срок?
— Пять.
— Поведение?
— Плохое.
— Точнее!
— Уклонение от трудовых обязанностей.
— Допрос окончен.
Младший следователь встал, подошел ко мне и одним ударом выбил три передних зуба в знак того, что я, как рецидивист, должен быть особо заклеймен. Это была усиленная мера наказания, на которую я не рассчитывал. Осуществив ее, младший следователь вышел из комнаты, и на смену ему вошел толстый детина в темно-коричневой форме — следователь.
Все они меня били: следователь, старший следователь, главный следователь, судья и главный судья, а в промежутках полицейский применял все телесные наказания, предписанные законом. За мое грустное лицо они приговорили меня к десяти годам, точно так же как в прошлый раз приговорили к пяти годам за мое счастливое лицо.
Впредь, если мне удастся пережить ближайшее десятилетие в условиях всеобщего счастья и мыльной благодати, я уж постараюсь не иметь никакого лица…
