Моё дерево Апельсина-лима - [19]

Он остановился, взгромоздил очки на кончик носа, выдохнул, развернулся и промолвил:

— Добрый день, мальчик.

— Вы не хотите, чтобы я вам помог?

Мои глаза пожирали огарки свечей.

— Если только хочешь мешать. Ты не был сегодня в школе?

— Да, был. Но учительница не пришла. У нее болят зубы.

— А!

Он снова повернулся, опять взгромоздил очки на кончик носа.

— Сколько тебе лет, мальчик?

— Пять, нет шесть лет. Не шесть, в действительности пять.

— Так на чем остановимся, пять или шесть?

Я подумал о школе и соврал: — Шесть.

— Ну что же, в шесть лет тебе уже пора приступить к изучению Катехизиса.

— А я могу?

— Почему нет? Ты должен будешь приходить каждый четверг в три часа. Хочешь придти?

— Как посмотреть. Если вы мне дадите огарки свечей, приду.

— А зачем они тебе?

Черт мне нашептывал одну вещь. И я опять соврал.

— Хочу навощить нить для летучего змея, чтобы она была крепче.

— Тогда забери их.

Я собрал огарки и бросил их в сумку, вместе с тетрадками и шариками. Я весь горел от радости.

— Спасибо большое, дон Закариос.

— Ты хорошо понял, а? В четверг.

Я выскочил на крыльях. Так как еще было рано, то у меня было время сделать это дело. Побежал к Клубу, и когда никого не было, пересек улицу и как можно быстрее рассыпал кусочки воска по тротуару. Затем вернулся, бегом и стал ждать, присев на пороге одной из четырех дверей Клуба. Хотел смотреть издалека, кто же поскользнется первым.

Уже почти потерял надежду от долгого ожидания. Но вскоре, вот оно! Мое сердце подпрыгнуло; донья Корина, мать Нанзеазены показалась с платочком и книгой из дверей и направилась к церкви.

— Дева Мария!

Она была подруга моей матери, а Нанзеазена ближайшей подругой Глории. Я уже ничего не хотел видеть. Я бросился бегом за угол, там остановился и посмотрел. Женщина была распластана на земле и говорила плохие слова.

Собрались люди посмотреть, не ушиблась ли она, но потому, как она ругалась, было видно, что получила лишь царапины.

— Это все эти молокососы, которые тут шляются!

Я вздохнул с облегчением. Однако не тут то, было, сзади, чья-то рука крепко держала мою сумку.

— Это твое дело, Зезé?

Дон Орландо Рыжеволосый. Только его не хватало, он столько времени был нашим соседом. Я потерял дар речи.

— Так это или нет?

— Вы же никому не расскажите там, дома, не правда ли?

— Не буду рассказывать, нет. Но смотри, Зезé. На этот раз повезло, потому что эта старуха невоздержанна на язык. И не делай опять этого, потому что кто-нибудь сломает ногу.

Я сделал самое покорное лицо в мире, и он отпустил меня.

Я вновь пустился кругами по рынку, ожидая, когда он придет. Потом я побывал в булочной дона Роземберга, посмеялся и поговорил с ним:

— Добрый день дон Роземберг. Он сухо кинул мне «добрый день» и ни одной галеты. Сукин сын! Он давал мне это только когда я был с Лалá. Вскоре он появился. В это время часы на церкви пробили девять. Он никогда не подводил. Я шел по его шагам, следуя на определенном расстоянии. Вот он вступил на улицу Прогресса и остановился почти на углу. Положил сумку на землю и перебросил мешок на левое плечо. Ах, какая красивая рубаха в клетку! Когда буду взрослым, то буду носить только такие рубашки. Кроме того у него был на шее красный платок и шляпа сдвинутая назад. Затем он зазвенел своим сильным голосом, и это наполнило улицу весельем.

— Подойдите поближе! Здесь самые последние новости дня!

Его низкий голос был тоже красивый.

— События недели! Клаудионор!.. Простите…. Самая свежая музыка Чико Виола[21]. Новый успех Висенте Селестино[22]. Учите слова, друзья, это последняя мода!

Эта манера произносить слова, почти нараспев, меня очаровывала.

Больше всего я хотел, чтобы он спел «Фани». Он всегда это пел, и я хотел выучить ее. Когда он доходил до того места, в котором говорилось: «В одиночной камере я увижу твою смерть»…. Это было жутко как красиво. Он дал голос и запел «Клаудионор» [23].

Я пошел на самбу на холме Мангейры.

Одна мулатка позвала меня…

Но не хочу идти туда, я боюсь.

Ее муж очень сильный и может убить.

Не могу я сделать как Клаудионор,

Что бы содержать семью он стал стивидором.[24]

Он остановился и объявил:

— Буклеты с текстами песен, по разным ценам, от одного тостао до четырехсот рейсов. Семьдесят новых песен! Последние танго.

К моей радости наступил черед «Фани».

Ты воспользовался тем, что она осталась одна.

Не имела времени позвать соседку…

Ты ударил ее ножом без боли и сострадания.

(Его голос снова стал мягким, сладким, нежным, могущий разбить самое твердое сердце.)

Бедную, бедную Фани, у которой было доброе сердце.

Богом клянусь тебе, что ты получишь свое…

И Я УВИЖУ ТВОЮ СМЕРТЬ В ОДИНОЧКЕ.

Ты ударил ее ножом без боли и сострадания.

Бедную, бедную Фани, у которой было доброе сердце.

Люди выходили из домов и покупали буклеты, прежде рассмотрев ту, которая им больше нравилась. А я не отставал от него из-за «Фани».

Он повернулся ко мне с огромной улыбкой.

— Хочешь один, мальчик?

— Нет, сеньор, у меня нет денег.

— Я так и думал.

Поднял свою сумку и продолжал выкрикивать на улицу.

— Вальс «Прости», «Курю, ожидая», «Прощайте мальчики» и самое исполняемое танго «Королевская ночь». А в городе поют только вот эти танго… «Божественный луч», просто красота! Посмотрите, какие слова!