Модное восхождение. Воспоминания первого стритстайл-фотографа - [9]

Вернувшись в отель, я заметил, что на первом этаже того же здания находится ночной клуб Copacabana. Я заглянул туда, но метрдотель в смокинге заморозил меня взглядом. В лобби отеля я купил открытку с изображением скандально известного ночного клуба. Ее я и отправил в Бостон, сообщив родителям, что прибыл в целости и сохранности. Позднее мне рассказывали, что мама чуть не упала в обморок, получив открытку с почти голыми танцовщицами, дефилирующими по сцене клуба, — решила, что ее милого сыночка развратили в первый же вечер в большом городе. Родители подумали, что в дирекции Bonwit Teller сидят какие-то темные личности, раз они устроили меня ночевать в отеле, где творятся такие непристойности. А на самом деле отель был очень респектабельный и к тому же находился всего в трех кварталах от универмага.

Наутро я пришел в Bonwit Teller за несколько часов до открытия. Президент сети универмагов мистер Рудольф принял меня в своем кабинете, походившем на картинку из голливудского фильма. Меня представили всем байерам, и я с удовольствием приступил к двухнедельной программе обучения. Мне показали и объяснили всю подноготную работы универмага. Все были очень добры ко мне, и многие, с кем я познакомился тогда, до сих пор остаются моими друзьями. К удивлению своему, я обнаружил, что ньюйоркцы ничем не отличаются от бостонцев, и я ни разу не увидел ни одного «подозрительного иностранца», которых так опасалась моя мать. Я заметил лишь одно различие: люди в Нью-Йорке модно одевались. Поездка прошла чудесно. Каждая минута моего пребывания в этом городе была связана с модой. Байер костюмов впервые отвел меня на Седьмую авеню, в шоурум Давидова, где шили костюмы, пользовавшиеся огромной популярностью в Бостоне, — с тонкими лацканами, из мягчайшего твида. Мистер Давидов и его брат оказались добродушными и абсолютно нормальными людьми, ни капли не похожими на напыщенных дизайнеров из голливудских фильмов. Шоурум у них была очень скромная, модели ничуть не напоминали экзотических роковых красоток с киноэкрана (я черпал из кино все свои познания о том, как должен выглядеть мир гламура, и это не подготовило меня к реальности).

Универмаг Bonwit Teller в Нью-Йорке оказался двенадцатиэтажной громадиной, начисто лишенной камерного очарования своего бостонского филиала. В здании шел ремонт, и большинство торговых этажей (всего их насчитывалось девять) пока еще были оформлены в старомодном стиле 1930-х годов. Хотя интерьеры первого этажа и шестого, где находился магазин вечерних платьев, чем-то напоминали обстановку бостонского универмага, там не было той дружелюбной атмосферы. Больше всего мне нравился отдел пошива шляп на заказ и частный салон Chez Ninon. Владелицы Chez Ninon миссис Парк и миссис Шоннард были близкими подругами Ховингов, которым тогда принадлежала сеть Bonwit Teller. Мистер Ховинг хотел, чтобы в его универмаге располагался престижный бутик, и сдал девятый этаж эксклюзивному Chez Ninon. Я сразу же безумно влюбился в этот салон, ведь там придумывали и шили самую потрясающую одежду, которую я только видел в жизни. Меня посадили в отдельную комнату, выдали мне огромную стопку белой бумаги и несколько карандашей и дали шанс показать, на что я способен: я должен был придумать свой дизайн. Дверь закрыли, и я остался наедине со своим большим шансом. Я чуть не умер от страха, в голову ничего не шло, поэтому я сделал несколько ужасно смешных набросков всех платьев, которые помнил по кладовым в Бостоне. После дня, посвященного рисованию, меня отвели в святилище верховных жриц — кабинет миссис Парк и миссис Шоннард с плюшевыми диванами. Там они восседали как дрезденские герцогини. Белоснежные волосы миссис Парк были выкрашены в голубой и кучерявились вокруг головы пушистым нимбом. На ней было простое черное платье, а шею и запястье опоясывали жемчужные нити, которые она то снимала, то надевала; образ дополняли броши и кольца с сияющими голубыми сапфирами под цвет ее прозрачно-голубых глаз. Она сидела на краешке низкого дивана, обитого бежевым атласом с узором «дамаск», на ногах были очень удобные туфли, что-то вроде домашних мюлей. Миссис Шоннард сидела за столом. Она дружелюбно улыбалась, в то время как миссис Парк держалась бодро и очень деловито. Миссис Парк происходила из семьи филадельфийских аристократов: ее отец, Уильям Гиббс Макаду, служил министром финансов при президенте Уилсоне. Рядом с миссис Шоннард, настоящей красавицей с вкрадчивым голосом, полным южного гостеприимства, я чувствовал себя более раскованно. Ее золотистые волосы мягко обрамляли лицо, на плечи она накинула большую шаль из белого органди, застегнув ее спереди брошью в виде золотой ракушки. Две дамы, у которых, по мнению многих, был лучший вкус в Нью-Йорке, просмотрели мои наброски. Из всей кучи они выбрали одно платье — единственное, которое я придумал сам. Восхищению моему не было предела: они сумели разглядеть творческую мысль. Хотя миссис Парк постановила, что я безнадежен и дизайнера одежды из меня не выйдет, миссис Шоннард решила дать мне шанс.

Две недели пронеслись как два дня. Вторую неделю я прожил в пятнадцатикомнатных апартаментах своих кузенов на Парк-авеню, хотя их самих не видел, так как они уехали на лето. Там было шикарно, а когда мимо, как раз под сияющей роскошью Парк-авеню, проходили поезда нью-хейвенской железной дороги, стены в квартире дребезжали. Помню, как в первую ночь в этой квартире, расположенной на десятом этаже, я обошел все комнаты и закрыл все окна, по-прежнему немного опасаясь большого города.