Модное восхождение. Воспоминания первого стритстайл-фотографа - [7]

Но главным объектом восхищения был потолок большого салона на втором этаже. Здесь, на тринадцатиметровой высоте, когда-то висел гигантский кит, приводя в восторг миллионы бостонских детишек. Это был мой любимый зал во всем музее, и теперь, стоя в центре громадного салона, я вытаращил глаза так, что те чуть не выскочили из орбит. Словно волшебная палочка превратила эту комнату в самый роскошный бальный зал, который только можно представить, это был зал, достойный императриц. Три гигантские хрустальные люстры поблескивали и переливались под золоченым потолком на месте, где когда-то спал гигантский черный кит. Вместо витрин с чучелами акул, летучих рыб и прочих морских красавиц зал был уставлен редчайшими французскими антикварными креслами, столиками и диванами, обитыми атласом и бархатом. Темные мрачные дубовые панели заменили на зеркала и позолоту, отчего создавалось впечатление, будто ты находишься в подводном гроте. На девятиметровых окнах, выходивших на королевский балкон, появились рубиново-красные шторы с золотой бахромой.

В четырех залах, отходящих от большого салона, раньше размещались львы, тигры, леопарды и десятки других ценных чучел диких животных. Теперь там были примерочные и складские помещения, где хранилась одежда от лучших в мире дизайнеров. Костюмы нью лук от Dior висели бок о бок с русскими соболями за тридцать тысяч долларов. По залам расхаживали три девушки и обрызгивали посетителей редчайшими духами из флаконов каменного хрусталя, стоявших на серебряных подносах с подушечками из жемчужного атласа. Мне часто казалось, что дикие звери, так долго спавшие в этих залах, все еще притаились где-то в углах. Иногда эти стены оглашали пугающие вопли истеричек, примерявших дорогие платья, и я понимал, что дикие звери из джунглей и мы, цивилизованные люди, не так уж сильно отличаемся.

Над вторым этажом находился полуэтаж, где когда-то бостонские ребятишки, покрепче схватив родителей за руки, восторженно разглядывали грозных горилл и около сотни разных обезьян, резвящихся в стеклянных витринах: теперь здесь разместился великолепный шляпный салон, оформленный в стиле Наполеона III. Здесь были самые фривольные шляпки в мире, и обезьянки зашлись бы визгом, увидев, как достопочтенные жительницы Бостона водружают на свои головки эти причудливые порождения парижской моды.

Третий этаж, некогда вмещавший коллекцию раковин и прочих природных материалов, теперь был отделан в стиле загородного дома, здесь разместилась одежда в спортивном стиле, привлекавшая юных студенток.

Церемония открытия была роскошной: знаменитые нью-йоркские дизайнеры бок о бок с четырьмястами богатейшими жителями Бостона попивали бесплатное шампанское. Здесь собралась вся местная аристократия, все сливки Бикон-Хилл и Коммонуэлс-авеню. Администрация Bonwit Teller наняла продавцов из «Аристократического реестра», и все было бы прекрасно, если бы не одно «но»: очень скоро ньюйоркцы выяснили, что бостонцы не привыкли тратить много денег на одежду. По правде говоря, бостонцы покупали новую одежду крайне редко. Я хорошо помню первую неделю работы универмага. На открытии царила атмосфера такой невиданной роскоши, такого снобизма, что после женщины боялись заходить внутрь. Однажды зашла вдовушка-аристократка с Луисбург-сквер и принесла платье двадцатилетней давности — хотела перешить. Я чуть не умер со смеху. Склады ломились от новой одежды, а наши лучшие клиенты голубых кровей приносили старье, чтобы его перешить! Тогда-то нью-йоркские шишки прозрели и всерьез задумались о перспективах своего бизнеса. Они хотели, чтобы их универмаг был совершенно эксклюзивным, и не отправили приглашения богатым еврейкам. Как вы, наверное, можете себе представить, это их прегрешение в Бостоне обсуждали десятилетиями, и еврейское сообщество объявило новому Bonwit Teller полный бойкот. С момента открытия владельцам универмага пришлось немало постараться, чтобы хотя бы выйти в ноль, и в итоге магазин перешел к совершенно другим хозяевам, лишенным столь глупого снобизма и не догадавшимся оскорбить целую прослойку бостонского сообщества. После войны это была больная тема: человечество едва успело положить конец зверствам Гитлера, как группка снобов-ретроградов решилась на столь вопиющий акт сегрегации в универмаге, якобы открывшем свои двери для широкой публики!

Но самым убийственным в этом скандале был вопрос: какой коммерсант в своем уме станет игнорировать еврейское сообщество? История закончилась тем, что в течение года бостонских аристократок, нанятых на руководящие посты в универмаге, вышвырнули под зад и на место управляющей наняли миссис Розалинд Дехарт из Техаса. Ей предстояла долгая и трудная задача по восстановлению репутации магазина.

* * *

Со сменой владельцев от оригинального роскошного декора не осталось почти ничего. Через год в универмаге пола не было видно от нагромождения прилавков и вешалок с товаром. Элегантную французскую мебель заменили встроенными шкафами для белья и платьев — для бизнеса, пожалуй, так было лучше.

Но несмотря на все перипетии, для меня этот первый год прошел чудесно. Каждое утро я приходил на работу ни свет ни заря и помогал разгружать грузовики, прибывшие из Нью-Йорка. Все до единого товары проходили через мои руки, я узнавал все больше о дизайне и материалах и мог точно сказать, где в каком отделе висит какая вещь. Мне предоставили полную свободу, и это было чудесно, я мог заходить во все кладовые и ателье. Сотрудники универмага были одной счастливой семьей, здесь работали очень приятные люди, все ладили, и девушки-продавщицы часто разрешали мне помогать им обслуживать покупателей. Мне тогда было всего восемнадцать лет. У одной продавщицы, Долли, была фантастическая клиентка, каждый раз она покупала несколько десятков вещей. У нее были две красивые дочки, и Долли разрешала мне демонстрировать им одежду, пока сама занималась матерью. Однажды я продал восемнадцатилетней дочери этой леди свое любимое пальто. Оно было из коллекции Бена Рейга, из мягкого коричневого меха под шиншиллу, с узким лифом, пышной юбкой и глубоким разрезом сзади до самой талии, застегивающимся на двенадцать черных пуговок размером с монету в пятьдесят центов. Пальто стоило 395 долларов. Я чуть не продал второй сестре бальное платье Dior за 1800, но мать девочек пресекла мои попытки. Это такое прекрасное чувство: продать кому-то вещь, которую ты любишь, которая точно доставит удовольствие. Продажа одежды haute couture — такое же искусство, как ее создание. Увы, в наше время это искусство недооценивают. Нынешнее поколение считает продажи низким занятием. Какое заблуждение! Вспомните великих арт-дилеров, продававших картины знаменитых художников. Искусство продажи красивого платья утеряно с приходом огромных гипермаркетов с толпами людей, где личный, интимный интерес уже не важен. Вот почему в Америке одежда haute couture от знаковых дизайнеров теперь продается в маленьких частных бутиках. Ни одна элегантная дама, готовая потратить на платье несколько сотен долларов, не будет толкаться в универмаге.