Модильяни - [98]

Модильяни отрицал саму возможность компромисса, его жизненный путь был наполнен страданиями, нищетой и болезнями. Деньги для него были символом продажности. Когда говорят, что он является воплощением романтического идеала художника, то прежде всего имеют в виду трагические обстоятельства его жизни, эту мрачную тень, которая с отрочества словно нависла над ним. Упорство, с каким он шел к своей цели, просто поразительно.

Но все это только видимая часть феномена Модильяни.

У этого художника было двойственное отношение к реальности.

С одной стороны, он благодарно принимает все то, что ему дарует жизнь, с другой — разрушает сами ее основы.

Он стремился к своей цели, которую сам, видимо, считал недостижимой, с повседневным ощущением неудачи.

Он понимал, что потерял родину, но продолжал до последнего дыхания верить, что хотел бы ее заново обрести. Поэтому, а не только из-за комплекса деликатного и застенчивого иудея, все, что им создано, несмотря на чувственность и красоту, несет на себе печать безбрежной грусти. Немногие из художников, подобных ему, смогли так уловить в своем творчестве ощущение счастья и трагизм, радость жизни и глубокое погружение в пучину страданий, лихорадочный бег времени и осознание неизбежности грядущего конца.

Модильяни нарушал, а во многих случаях открыто попирал моральные устои буржуа, но своим искусством, ставшим целью всей его жизни, он продемонстрировал такую твердую моральную непримиримость, что это осложняет любые толкования его художественной манеры и до сих пор ставит в тупик искусствоведов. В этой непримиримости скрыта глубокая психологическая подоплека, поскольку любая попытка рационального толкования личности Модильяни представляется почти невозможной. Не удалось это и многим биографам, включая даже его дочь Джованну.

Об Амедео Модильяни писать очень сложно. Очень много белых пятен в его биографии, многие сведения недостоверны. Настоящая сложность, однако, проистекает из его необыкновенной замкнутости. Многие из тех, кто его знал и общался с ним, не могут с полной уверенностью сказать, что Амедео был когда-нибудь с ними по-настоящему искренен. Ни Зборовский, ни его друзья, ни итальянские коллеги, с которыми он встречался в моменты самой черной тоски по родине, ни товарищи из Ливорно, утраченные навсегда в тот момент, когда поезд увез его в Париж.

Все, что мы имеем — лишь слабые намеки, несколько штрихов к портрету, черты характера, которые на поверку оказываются всего лишь бытовыми подробностями. Его любимый и мудрый дед Исаак мог бы, наверное, как звездочет на небе, прочитать его душу, если бы прожил подольше. Мать Евгения могла бы попытаться сделать то же самое, если бы ей позволили обстоятельства. И никто больше! Ни его многочисленные знакомые, ни все его женщины, любимые и неповторимые или пробывшие с ним всего одну ночь, которые видели и знали его в самые лучшие дни. Разве что Жанна, но она унесла его секрет с собой в могилу много лет тому назад, в конце того трагического января.

Амедео не стало. Самое важное дело, которым должен был заняться его брат Эммануэле, было устройство маленькой Джованны, оставшейся круглой сиротой. Маргерита Модильяни тут же объявила о своем желании удочерить девочку. Но проблема в том, что она не была замужем, ей к тому времени уже исполнилось сорок шесть лет, и по неписаным законам того времени она уже считалась пожилой тетушкой. Более того, между ней и Дедо никогда не было по-настоящему сердечных отношений. Ситуацию усугубляло еще и то, что Амедео после первой неудачной попытки официально зарегистрировать Джованну просто забыт сделать это — и в Ницце, и в Париже. Поэтому малышка официально не могла считаться его дочерью. Разумеется, все проблемы в конечном итоге будут решены, но на это понадобятся долгие годы.

Приехав в Париж, Эммануэле встретился с Ашилем Эбю-терном. Отец Жанны в его описании оказался «безобидным малым в рединготе, с типично французской бородкой 1900-х и со всеми предрассудками своего времени… Эбютерны поступили так больше по глупости и полной неспособности понять, что происходит, чем по сознательной жестокости. Их взгляды на жизнь были безнадежно узки, а благородства и терпимости, чтобы простить дочь, выказавшую неуважение к их мизерным ценностям, им явно не хватило».

Преданный неписаным правилам буржуазной морали того времени, «безобидный малый» охотно отказался от своего права удочерить девочку. Но, учитывая сложности с регистрацией Джованны, что задерживало ее отъезд в Италию, он решился помочь Эммануэле с оформлением документов. Много лет спустя Джованна Модильяни разыскала нотариально заверенное заявление от 28 марта 1923 года, в котором Ашиль-Казимир Эбютерн и его жена, Эвдоксия Анаис Телье-Эбютерн, пишут: «Заявляем следующее для представления как в юридические, так и в административные органы власти Франции и Италии, следующее: от нашего брака 6 апреля 1898 года родилась дочь Жанна Эбютерн, которая от рождения до того возраста, о котором идет речь, жила с нами в Париже. В июле месяце 1917 года наша дочь познакомилась с итальянским художником по имени Амедео Модильяни из Ливорно, который жил в Париже. Они полюбили друг друга…»