Модильяни - [60]

Когда были написаны эти портреты? Никто точно не знает. По мнению Черони, портреты созданы до 1918 года, по сведениям Ханки Зборовской — до 1917 года. А Пфайн-штиль считает, что до 1914-го.

Кто была эта Эльвира? Одним из страстных увлечений Амедео, женщиной, с которой у него была бурная связь? Или это краткое эротическое увлечение? Профессиональная танцовщица по имени Эльвира, подрабатывающая в кафе, была известна многим по прозвищу «Кике». Она была дочерью марсельской проститутки от неизвестного отца. Возможно, он был испанцем, поскольку ее прозвище, скорее всего, происходит от испанского «La Chica»[29].

История Эльвиры типична для такого сорта девушек вольного нрава, которые, не вынеся нищеты и нужды, готовы отдаться первому встречному только затем, чтобы вырваться из затхлой атмосферы хронической нищеты. В пятнадцать лет Кике ушла из дома, чтобы покорить Париж. Для начала она отправилась за границу, где у нее нашлись какие-то покровители. Когда в двадцатилетием возрасте она приехала во французскую столицу, оказалось, что на протяжении долгого времени она жила в Германии, где зарабатывала на жизнь пением, пока кокаин не повредил ей связки.

Амедео встретил ее в 1914 году на Монмартре, в кафе на площади Бланш. Любовь с первого взгляда была взаимной. У этой амурной истории очень мало свидетелей, и она вообще могла бы остаться неизвестной, если бы не случай. Незадолго до начала Второй мировой войны, а именно спустя тридцать лет после описываемых событий, Чарльзу Бидлу в ходе сбора сведений о Модильяни удалось обнаружить некую Габриэль Д., которая была с Кике в той же, если можно так выразиться, пестрой компании.

Эльвире в 1906 году было двадцать четыре, из чего следует, что она была на два года старше Амедео. Габриэль описывает Кике как девушку очень соблазнительную, с красивой грудью — одним словом, созданную для любви.

«Она двигала бедрами так, что необыкновенно возбуждала мужчин». Однажды лунной ночью, возвращаясь домой, Габриэль неожиданно увидала двоих сумасшедших, женщину и мужчину, которые танцевали обнаженными в сквере рядом с мастерской Модильяни, что на площади Жана Батиста Клемана. Габриэль прежде всего поразил силуэт мужчины: «Как он был прекрасен в магическом свете полной луны! Прекрасен, как фавн! Какая жалость, что он так много пил».

На следующее утро снедаемая любопытством Габриэль пошла проведать подругу и ее нового любовника. Зайдя в мастерскую, она увидела «бутылки, грязь, разбросанные тут и там картины. На одном из полотен узнала большой портрет обнаженной Кике. Модильяни еще спал, а Эльвира готовила кофе».

По мнению Габриэль, Кике сама прервала их отношения. Она вернулась к своей бродячей жизни и продажной любви, не ведая того, что этим странным приключением вошла в историю европейского искусства. Ее судьба будет трагичной: она сгинет в Германии, обвиненная в шпионаже.

Итак, перед нами история любви Эльвиры и Амедео, позволяющая датировать портреты. Стиль письма является характерным для зрелого Модильяни последнего периода, следовательно, 1917 и 1918 годы — дата наиболее приемлемая, даже если Пфайнштиль отсылает нас к 1914 году. По мнению Джованны Модильяни, можно согласиться с более поздней датировкой портретов, если предположить, что отец перерисовал отложенное или забытое полотно, адресовав его Эльвире в память о их страстной любви. Не исключено также, что зрелый почерк возник раньше, чем предполагалось, возможно, под воздействием чувственной страсти, которую разбудила в Моди эта «созданная для любви» женщина.

Женщины — непременный атрибут в жизни художника. Это — мощный наркотик, высвобождающий творческую энергию. Окружение Модильяни этого периода — мексиканец Диего Ривера и англичанка Нина Хамнет. Коммунист Ривера, бунтарь по натуре, впоследствии станет выдающимся художником, автором громадных фресок у себя на родине и в других странах, мужем такой же бунтарки Фриды Кало. По мнению Липшица, это был человек несокрушимой иронии, «буйный и очень смелый индеец с большим животом», в одно и то же время «наивный, экстравагантный и очень веселый».

Между Диего и Моди установились тесные взаимоотношения, они были очень похожи, в одинаковой мере любили алкоголь и женщин. Между ними, правда, были и различия: Ривера, как и многие другие, был более бережлив в отношении своего здоровья. Буйного нрава, но довольно расчетливый, он доживет до семидесяти лет.

Нина Хамнет познакомилась с Амедео зимой 1914 года и оставила такое воспоминание о первой их встрече: она сидела одна за мраморным столиком в бистро Розали, как «вдруг двери открылись и вошел мужчина со свернутыми газетами под мышкой. На нем была черная шляпа и одежда из бархата, в глаза бросались черные густые волосы и карие глаза, он был очень красив. Он решительно направился в мою сторону и сказал, ткнув пальцем себе в грудь: «Je suis Modigliani, Juif, Jew»[30]. Развернул газеты и вытащил несколько рисунков, говоря: «Cinq francs»[31].

Нина описывает характерный эпизод из повседневной жизни Модильяни — приходит нищий живописец, который обращается к незнакомым людям, чтобы выручить за свои работы пять франков, но готов довольствоваться и тремя или просто бокалом вина. Рассказывают, что в один из дней того же 1914 года он так же подошел к некой мадам Ташман, чтобы продать рисунок. Она сидела вместе со своим братом Арнольдом Хельдом в кафе на бульваре Сен-Мишель. Модильяни открыл, как обычно, свой сверток с рисунками, и эти заядлые коллекционеры предложили огромную сумму в пятьсот франков за один из них, но с подписью. Широким жестом, в полном соответствии со своим характером, Амедео сделал большую подпись, которая перечеркнула весь рисунок.