Модильяни - [12]

Каким учеником был юный Модильяни? Кто был с ним рядом во время его обучения? Быстротечная жизнь художника распорядилась так, что большинство его товарищей того времени в своих мемуарах могли припомнить лишь забавные случаи, незначительные эпизоды, незамысловатые слова, которые рисуют перед нами подростка, жадно и быстро учившегося, ветреного и слегка замкнутого, взявшего от старого Микели все, что можно и что ему пришлось по душе.

Один из его ровесников, Манлио Мартинелли, рассказывает, что однажды они с Модильяни и другими мальчиками из группы, в куртках, завязыванных на талии хлястиком от пальто, кое-кто в штанах по колено, с беретиками на голове и ящиками с красками через плечо, собирались «рисовать вид Арденцы с железнодорожным мостом. Там какой-то мальчишка начал с удивительной меткостью кидаться в нас камнями, стремясь попасть в ящики с красками, так, что после мы должны были под аркой долго приводить все свои принадлежности в порядок». В другой раз во время прогулки по сельской местности под Ливорно с ящиками на плече пара молодых художников услышала от одной хозяйки вопрос — «не продают ли они гребенки».

Другие повествуют об Амедео того времени как о поклоннике прерафаэлитов, очарованном Бодлером, Д’Аннунцио и Ницше. Старый Микели иногда с добродушной насмешкой называл своего ученика «сверхчеловеком». Ренато Натали, которого Амедео потом снова встретит в Париже, вспомнит, что одним из излюбленных мест его были «кривые переулочки старого Ливорно», и добавляет: «Амедео ненавидел рисовать пейзажи. Больше всего ему нравилось смотреть в музее картины любимых мастеров, например, сиенцев». Модильяни и правда испытывал стойкую неприязнь к пейзажам и нарисовал их всего четыре, очень похожих между собой, немного в манере Сезанна: на переднем плане деревья, на заднем — дома.

Манлио Мартинелли рассказал, что как-то весенним утром 1900 года ученики пошли рисовать вид сельской местности между Арденцей и Антиньяно. Микели попросил их изобразить «ракурс пейзажа». Амедео нарисовал его без деревьев и, самое главное, без света. «Господи, да ты не видишь света! — воскликнул обескураженный учитель. — Давай кисти и краски, я покажу тебе, как это делается». Но, прежде чем исправлять, наклонил голову и отложил кисти, пробормотав: «Ладно уж, оставим так…»

Ученики и сам маэстро ощущали, что этот красивый мальчик, немного застенчивый и скрытный, чем-то неуловимо отличается от них. Ни темперамент, ни привычки, ничто не намекало на более необычную, чем у других, судьбу. Иная манера вести себя, возможно, была следствием социальных отличий, ведь, несмотря на потрясения в его семье, в глазах других мальчиков ее положение было благополучным. Джино Ромити говорит о «высоком социальном статусе» Амедео, другие описывают его «буржуазное достоинство», Аристиде Соммати отмечает, что как-то в доме Модильяни он с большим удивлением попробовал чай «с ароматом ромашки». По воспоминаниям Натали, «Амедео принадлежал к семье, которая нам, юным беднякам, казалась богатой и в то время еще была благополучной». Эта семья производила впечатление образованной еще и оттого, что в доме Модильяни «говорили на двух или трех языках: французском, испанском, английском». Всех удивляла энергия и несокрушимая целеустремленность матери, «женщины высокой культуры».

По воспоминаниям Сильвано Филиппелли, Амедео производил впечатление мальчика из буржуазной семьи, воспитанного в любви и достатке, но готового терпеливо переносить строгости маэстро Микели. К этому периоду относится едкое замечание Маргериты о своем младшем брате: «Под дурным влиянием одного старшего товарища, небесталанного, но лишенного какого-либо следа нравственности, хрупкий подросток увлекся вульгарным романом под предлогом поиска новых ощущений. Он также начал увлекаться спиритизмом…»

«Вульгарный роман», осуждаемый Маргеритой, заключался в интересе Амедео к служанке из дома Микели, к которой мальчик испытывал страсть, часто сопровождающую первые любовные опыты. Об этом кратком романе в школе много судачили. По мнению фотографа Бруно Миньяти, который тоже был в числе товарищей Дедо, он «был очень закрытым, очень скромным. Он краснел по пустякам, но охотно говорил о женщинах. Будучи еще мальчиком, уже обладал эротическими наклонностями. Он хотел устроить праздник в честь служанки Микели, бледной девчушки с черными как уголь глазами. Порой, когда мы все шли прогуляться по улице Деи Лаватои или по улице Сассетто, где находились веселые дома, Дедо держался позади всех. Ему было стыдно…». Евгения тоже вспоминает о «множестве выкуренных сигарет и раннем интересе к служанкам». Никто, однако, не говорит, кто была эта бледная девушка с черными глазами, что за история приключилась с ней, о ее будущем, почему спустя двадцать лет никто не смог подробнее узнать об этой мимолетной любви, о настроениях и чувствах того времени, которые толкнули синьорино Дедо в ее объятия. Потом будут другие увлечения. Красота Амедео, которая не претерпела изменений почти до самой смерти, была слишком необыкновенной, такого типа, который всегда нравится женщинам. Мужественные черты прихотливым образом перемешивались в нем с изнеженными, почти женственными — своеобразная комбинация высочайшего по соблазнительности качества.