Модификации романной формы в прозе Запада второй половины ХХ столетия - [101]
О «новизне невозможности новизны» (если воспользоваться формулой Л. Баткина[685]) постмодернистского романа сказано предостаточно. Однако важнее, что эта разновидность романа последних десятилетий — неадекватная сложившимся канонам ориентация на традиционные романные формы в рамках постмодернистского нелинейного письма и открытой, незавершенной формы (которая чаще всего возникает из-за множественности несомого ею смысла и разноуровневости ее содержательности).
В «Бессмертии» Кундеры эта двуприродность романной формы обнажается через лейтмотив, который писатель считает важнейшим в своих романах «элементом темы»[686]. В ракурсе этого приема постмодернистская открытость формы проявляется в сетеобразном сплетении лейтмотивов: очки (черные очки Аньес, а затем Лоры, но и очки Беттины, сброшенные наземь женой Гете Кристиной), лицо, циферблат жизни (метафора эротической жизни Рубенса, а также и циферблат жизни Гете), жест, случайность, зеркало. И каждый из них в своей роли в романе подчиняется закону множественности и смысловой незавершенности.
Открытая незавершенность повторяющегося мотива одновременна с той его традиционной ролью в романе, когда лейтмотив придает определенную цельность его художественному миру. Пришедший в словесное творчество из музыкального, он подобен фразе музыкальной мелодии. «Свободный» и «не вплетенный в фабулу»[687], мотив незабудки возникает в начале «Бессмертия» как единственное желание Аньес, чувствующей усиливающуюся в ней непереносимость чуждого ей мира. «Когда его натиск станет непереносимым», — подумалось Аньес в этот момент, — она купит одну-единственную незабудку, «хрупкий стебелек с миниатюрным голубым венцом» (14). И пойдет по улицам Парижа как «безумная с незабудкой». «Безумством» (в глазах «других») подобная миру, подошедшему к своему рубежу, за которым «все может превратиться в безумие». А для самой Аньес незабудка, «эта единственная прекрасная голубая точка», как «то последнее, что ей хочется оставить для себя и для своих глаз от мира, который перестала любить» (14).
Последние слова Кундеры в романе — об Аньес, но с перенесением акцента на мотив незабудки. Это воспоминание о романной мечте Аньес держать перед глазами только один цветок незабудки: «как последний, едва приметный отблеск красоты» (162). Обрамляя романно-эссеистическое повествование, обозначаясь в этой своей художественно-контрапунктной значимости, этот лейтмотив выводит, думается, к жизненно ценному для Кундеры бытийному моменту — мигу переживаемого духовного просветления через «отблеск красоты». Этот «миг» неизменен в чувстве жизни писателя и в финалах других его романов. В «Шутке» — свет всеобщей души фольклорных песен, переживаемый Людвигом как его «изначальный знак». А в «Невыносимой легкости бытия» — чувство «удивительного счастья» Терезы и Томаша и «такой же удивительной грусти», предшествующих их трагической смерти. И именно счастье, которое «наполняло пространство грусти» (а не авторская весть о смерти), — финальная мелодия этого романа.
Написанное в конце 80-х («окончено в декабре 1988 года в Рейкьявике», — сообщает сам автор), «Бессмертие» Кундеры, который далек от всякого рода ориентаций на «пост», конденсирует эстетический опыт постмодернистских устремлений с их — подчас крайней — амбивалентностью. И думается, принадлежит к «сакральным образцам» постмодернистской прозы, как романы Д. Барта, У. Эко, И. Кальвино. Одновременно «Бессмертие», испытывая возможности романа, вызывает и тревожную мысль, заявленную в рецензии Д. Сальнав: «…ведь и роман, забыв о том, что он представляет собой свободную мысль о существовании, может раствориться в бесконечной графоманской болтовне, в субъективном, при полном разрыве с объективным. Это путь к гибели, к последнему взрыву, после которого — черная дыра, пустота, ничто»[688]. Она созвучна тревожному предупреждению Ж. Базена, осмысливающего в середине 80-х состояние современного искусства: «Унаследовав столь обширный свод познаний и жадно поглощая любую информацию, мы рискуем превратить нашу жизнь в незамысловатый опыт над самой этой жизнью»[689].
И собственно, во всех смыслах — и вызывающих тревогу изживания творчества, новых его художественных перспектив — «Бессмертие» Кундеры неотделимо от постмодернизма, как одновременно и от жанра эссе. Изменение стилевой манеры Кундеры-романиста на протяжении последних трех десятилетий, от «Шутки» до «Неспешности», отмечено усилением в его творчестве эссеистического начала, которое в особенности доминирует в «Бессмертии». Одна из констант современной литературы определяется тем, что, по точному наблюдению С.Н. Зенкина, «жанр эссе — подобно жанру романа и во многом параллельно ему — в современной французской литературе послужил одной из главных лабораторий, где осуществлялись творческие эксперименты по «отмене» или же «преодолению» литературы»[690]. Параллельные устремления романа и эссе проявляются и в характерном свойстве современного творчества — синтезе романного и эссеистического в художественной прозе, когда форма видоизменяется, как в «Бессмертии», в форму романа-эссе.
