Модэ - [31]

— Наши слезы превратились в пыль

Ребенок-суховей играет нашими костями

Мы верим только в голод и короткую старость,

Наш князь Хушан сидит высоко…

Хуннский след они потеряли уже давно. Теперь даже Шак сомневался, верным ли они идут путем. Салм день ото дня становился все злее, все резче звучал его голос, он тоже потерялся в этой серой, холодной глуши. Кажется, только Ашпокай знал, что они не сбились с пути. Чувство, сродни зуду жило в его костях, в спинном мозгу, в корнях зубов, то и дело, напоминая о себе, подтверждая его, Ашпокая, уверенность: цель близка, до нее всего несколько дней пути.

Вскоре он убедился в своей правоте — впереди стали видны дымы, на земле можно было различить конские следы. Вновь стали попадаться стоянки с утлыми хижинами и облезлыми голодными псами.

***

Их было видно издали — еще задолго до того как появились их неясные тени, над землей стояли столбы пыли. Они налетели с трех сторон, взяли ватажников в круг, гикая и улюлюкая. Они стреляли в землю, одна стрела вонзилась возле копыт Рахши, но огромный конь не повел и ухом, только втянул презрительно воздух и фыркнул.

— Это, наверное, люди Хушана, — крикнул Шак куда-то в сторону. — И вправду жалкий у них вид, я один разметал бы эту шайку.

Всадники и вправду имели жалкий вид — кожа на их панцирях раскисла, из прорех торчали пучки войлока, поршни и шаровары были зелены от липкого конского навоза, на головах у них были странные уборы из бараньих черепов, и обрывков руна. Черенки их стрел были вымазаны сажей, никаких знаков Ашпокай не разглядел. Так вымарывали свои стрелы караванщики Салма и прочий разбойный люд.

Наконец всадники успокоились. Один из них, тот на чьем кафтане болталось множество медных колец, заговорил. Он произносил слова на малопонятном воровском наречии. «Горцы так не говорят» — подумалось Ашпокаю. Он с трудом разбирал слова — говорил человек с кольцами очень быстро:

— Кто вы такие? Вы пастухи? Почему не сняли шапки? У нас положено снимать шапки.

Салм отвечал ему на то же наречии, так же быстро и непонятно. Но главное Ашпокай уловил — Салм и его ватага желают наняться на службу к князю Хушану.

— Служба у Хушана хороша, — ответил человек с медными кольцами. — Немного делов — что ни день, жрешь да спишь.

Его приятели расхохотались, кто-то лихо закружился на коне, подняв пыльный вихрь.

— Ну и веселье, конечно, — продолжил вожак. — Вот только князю новые воины не нужны. И нас ему хватает. Поворачивайте лучше назад.

И снова люди в безобразных уборах загоготали. «Да это же сплошь воры и душегубы, — удивлялся Ашпокай. — Правду старик говорил! Вот что за витязи служат Хушану!».

Салм поднял голову и встретил взгляд вожака с кольцами. Нет, не встретил — рубанул своим взглядом по его заплывшим, пьяненьким глазам. Потом только Ашпокай понял, что во взгляд этот бактриец вложил последние свои силы. Но этого хватило — вожак отпрянул, конь под ним беспокойно переступил с ноги на ногу и в наступившем молчании все услышали голос Салма:

— Мы народ бывалый. К разным делам приспособленный. Отведи нас к своему князю — там и посмотрим с кем ему будет веселей.

Ответа не было. Вожак молча изучал заострившееся серое лицо Салма.

— Чего молчишь? — спросил Салм, и голос его прозвучал неприятно — как будто камень бросили в пустой медный котел.

— Поезжайте за нами, — произнес вожак медленно. — Только держитесь от нас на полет стрелы…

Стойбище было видно издалека — оно заняло собой просторное сизое ущелье. С двух концов ущелье запирал высокий вал с каменными зубьями и кедровыми кольями, торчащими из земли, как из драконьей пасти.

Возле самого вала Салм остановил коня и начертил в воздухе знак, отгоняющий зло.

— Аримаааан, — сдавленно простонал он, нахлобучивая башлык на глаза.

С кольев, на толстых веревках свисали кабаньи челюсти. На желтой кости еще остались черные знаки крови.

— Здесь все пропахло недобрым колдовством, — проворчал Шак. — Мы просто им дышим сейчас.

Ашпокай молча рассматривал ограду. Ему сделалось зябко, хоть солнце светило вовсю. Он знал, для Кого развешены здесь эти челюсти. В памяти один за другим всплыли имена, которые давали Ему люди: «Не-бог-не-человек-без-плеч-без-ног-Стужа-Поглотитель-Змей-Он».

— Князь у смерти что ли хочет откупиться? — проговорил Салм, едва слышно.

В стойбище было немного людей. Куда ни глянь всюду юрты пустовали, разоренные сорным ветром. Кое-где, правда, возились чумазые детишки, да расхаживали тоскливые бледные бабы. «Нет жизни мне между землей и небом, — охнула одна, замученная, иссохшая женщина, увидев ватажников. — Еще приехали кровопицы! Больше этого не могу терпеть». Тут же трое пьяных мужиков схватили ее за волосы и потащили прочь куда-то, гогоча и перебраниваясь.

Много грязи было здесь, много объедков и людских нечистот. Поначалу Ашпокай отворачивался от этой гнусности, но скоро свыкся и перестал ее замечать.

С другим не мог примириться юный степняк: коней здесь держали в тесных загонах. Их было слишком много, больше, чем могло вместить стойбище. Они волновались, ходили кругами, били копытами поскотину, сложенную из плоских камней и стволов лиственницы. Сквозь прорехи в ограде Ашпокай видел их грустные глаза, их розовые и черные губы, жующие тугую звонкую слюну. Это были добрые кони — тем удивительнее они казались здесь, среди грязи и разброда. Они хотели на волю, хотели кочевать. Им тесно было в ущелье, где воздух задохнулся от человеческого пота. Но глупые злые люди стреножили их, заперли в поскотине, где стояли они теперь в грязи по самые бабки.