Модэ - [24]

Пес ходил тут же, фыркая и ворча на холодный ветер.

— Видишь, у пса моего черные пятна над глазами? — говорил Салм между делом, — Это вторые его глаза. У нас нет таких глаз, пока мы не выпьем отвара хаомы. Ты выпьешь ее и у тебя будут тоже глаза на лбу.

Он достал из-за пазухи кожаный мешочек, сковырнул длинным ногтем глиняную пробку и, выплеснул в самую большую плошку какой-то настой.

— Сок хаомы, — произнес он, и голос его дрогнул. — Не выдохся, надеюсь…

Потом Салм начал толочь и растирать траву, молоть ее в плошках каменным пестом, заливать и ополаскивать водой. Ашпокай следил за ним, затаив дыхание. Он не знал, что ему нужно сделать или сказать, и потому просто молчал. Салм не смотрел на него больше, он весь был в работе. Молитвы и заклинания слились в бессвязное бормотание, и Ашпокая начало клонить в сон.

— Выпей, — сказал Салм. — Выпей это.

Ашпокай осторожно взял плошку и посмотрел на желтоватую жижицу.

— Все не пей. Маленький глоток сделай. Я следом за тобо, — сказал Салм.

Ашпокай зажмурился и хлебнул из плошки. Жижица была неприятной на вкус, но мягко шла по горлу. Ничего особенного не произошло — просто думать стало вдруг легче. Салм заглянул Ашпокаю в глаза, словно пытаясь увидеть в них что-то, потом отхлебнул сам.

Потом был еще один глоток, Ашпокай почувствовал удивительную легкость и свободу, слегка кружилась голова. Потом еще… Приятное возбуждение зажурчало в висках. Ашпокай уже не чувствовал, как пьет, все вокруг переставало быть, все сливалось в сером водовороте, думалось обо всем сразу, о тысячи вещей, все теперь представлялось возможным, все было понятно, и ясно… и наступила вокруг тьма, тьма…

Ашпокай открыл глаза. Вернее не открыл, и не глаза, потому что глаз не было — как и всего остального, — просто взгляд его повис невысоко над черным блестящим крошевом, которое прежде было землей. Вокруг простиралась равнина, над которой громоздилось плоское темное небо. Вместо горизонта было бело-сине-желтое зарево, и Ашпокай вдруг ясно понял, что это — конец радуги.

Ашпокай помчался над равниной невесомым духом и увидел вдруг скрюченную на земле фигурку. Человек сидел на корточках, раскачиваясь из стороны в сторону. Ашпокай приблизился к нему и спросил:

— Ты чего здесь сидишь?

— Холодно, — ответил тихо человек.

— Жалко, нет огня, — вздохнул Ашпокай невидимой грудью, и тут же на земле зажегся, заплясал синий огонек. В свете огонька Ашпокай увидел свои руки и ноги, моргнул — и веки есть!

— Ты чего здесь сидишь? — повторил он свой вопрос.

— Жду людей — Салма и Ашпокая, — ответил человек.

— А как тебя зовут?

— Соруш.

— Так я тебя и искал! — Ашпокай даже подпрыгнул от радости.

— Ты? — испугался человек. — Зачем? Кто ты?

— Я — Ашпокай, твой брат!

— Нет, — ответил человек печально. — Ты прежде был моим братом. Я теперь не Михра. Я теперь сам по себе.

— И что теперь делать? — Ашпокай совсем растерялся, — Где Салм?

Тут же появился Салм, верхом на исполинском псе. Пес был с быка ростом, шерсть его отливала серебром, а на лбу, там, где наяву были черные отметины, сверкали теперь грозно глаза. Четыре глаза было у пса.

И Салм теперь стал другой — одет он был в белые одежды, на груди отливал рыбьей чешуей панцирь, а в руке сверкало копье.

— Что происходит? — бросился к нему Ашпокай. — Это что за место?

— Серая степь — царство между царствами, жизнь между жизнями, — ответил ослепительный Салм. — Я и не думал опять найти сюда дорогу… Здесь никто не знает твоего настоящего имени, поэтому ты очень силен, Ашпокай.

— Все мои желания исполняются! — Ашпокай засмеялся. — Вот смотри… как здесь темно, Солнце зажгись!

Но Солнце не зажглось, напротив, небо сделалось еще темнее, взялся откуда-то ветер, из-под земли раздался гул, будто гудел где-то матерый бык. Ашпокай понял, что случилось что-то страшное, и ничего уже поправить нельзя.

— Это они! Перевертыши! — Соруш вскочил и принялся затаптывать синий огонек, но тот ускользал из под ног его.

— Его войско идет! Это Он их подослал! — сказал Салм, поднимая копье. На пальце его загорелся алым светом перстень.

Радуга померкла, Ашпокай с трудом мог различить вдали стадо серых фигур, оно приближалось быстро, — кажется, это были всадники. Ашпокай прищурился и внезапно оказался перед самым этим стадом… Да, множество всадников, иссохших, в истлевших одеждах! Скакали они верхом на тощих конях, дурной масти.

— Это слуги Злого духа! — кричал Соруш. — Они за мной пришли! За мной!

Соруш стоял, сжав кулаки, теперь он стал настоящим исполином, выше Ашпокая, выше Салма с его псом. Он топнул ногой, и все войско рассыпалось в прах! Но тут же из праха этого поднялись древние исполины с огромными палицами и каменными топорами. Плоть их давно сделалась глиною, и глина та едва держалась на их широких и прочных костях, они двигались медленнее всадников, но все же приближались. Соруш дунул, и они рухнули на землю замертво. И снова поднялись, изменившись, — теперь это были страшные чудовища, с волчьими мордами, покрытые красной шерстью. Из крыльев трупных мух были их панцири. Они шли вперед с железными мечами и черными копьми. Радуга почти совсем потускнела и вдали под самыми небесами ворочалось что-то совсем уже немыслимое, бескрайнее, похожее на снежную зимнюю тучу… от тучи отделился черный хоботок или вихрь, медленно, неумолимо потянулся он к земле, к Сорушу… и Ашпокаю вдруг почудилось слово, понятное и страшное, выдавленное из груди каким-то ночным страхом — «Ариман»!