Мода на короля Умберто - [50]

— Такому вот красавцу давали склевать потухшую жемчужину, потому что человеческая алчность неистребима. На том мир стоял и стоит сейчас. В древности считалось: чем ярче оперение, тем радужнее будет оживленная жемчужина. И он склевывал, глупый… А через некоторое время птицу забивали и вынимали проклятую драгоценность. Но бывало, что петух оказывался расторопнее, вот и соображайте, кто копался в навозной куче!

— А огарь? — выпытывает Мореный, коль уж директор разговорился.

И про огаря Новожилову известны подлинные факты. Сам наблюдал. Их, может, какой заядлый специалист знает — больше никто. Директор оживляется. И говорит, что огарям все равно, кого воспитывать — собственных детей или чужих, лишь бы своего вида. Чем больше, тем лучше.

— Выплыла, например, одна семья на прогулку, а навстречу — другая. С недельными птенцами. Тихо-мирно они могут и не разойтись. Каждая мать норовит захватить чужих огарят и присоединить к своему семейству. И часто такие прогулочки заканчиваются потасовками.

Что-то виноватое появляется в лице Мореного. Как бы оправдываясь, он говорит:

— Небось про кукушку не рассказываете…

Новожилов сам обрадовался бы, если бы кто-то открыл ему тайну кукушки. Записался бы в почитатели того человека, кто объяснит, как молодые кукушки, вскормленные приемными родителями, перелетают в тропические страны и находят там своих настоящих родителей, которых никогда не видели.

Однако пора и честь знать. Дружок подает сигнал из машины. Мореный лениво идет к воротам. Секунда-другая, спрашивает:

— Может, подвезти куда?

Нет, к Хаустину, главному агроному, Новожилов поедет на полевой машине «Охрана природы». И не один. Спасибо Карпо, навела на дельную мысль. Новожилов прихватит надежного помощника — Филимона.

14

Горячая пыль поднималась над белой, как мел, дорогой. Начала выгорать и степь. Но еще нетронуто-голубой сиял цикорий. В полдень и он поблекнет, готовя себя к утру, к новому чистому цветению. Заслоняя листву, уже дымом стоял в лесополосах серовато-розовый пух скумпий. И поспевающие хлеба дышали солнцем, самим цветом напоминая испеченный каравай. Жарко-рыжим казался воздух над ними.

Время от времени директор посматривал на верного помощника, который тихо сидел в затемнении. Это был Филимон — ручной филин-пугач, приспособленный для необычной охоты — на ворон.

Неподвижный пристальный взгляд Филимона уже сейчас сверкал лютой ненавистью к серым вертихвосткам: «Чтобы филин позволил себе такой подлый образ жизни, какой ведет ворона?! Вечная разорительница чужих гнезд, хитрая воровка, тянущая без разбора все, завсегдатайка свалок! Чтобы филин был так вероломен при добывании еды, хватая беззащитных птенцов и детенышей! Да он даже вооруженному ежу дает возможность защититься. Правильно делает Новожилов, уничтожая это отродье. Дай волю, и оно пожрет все живое.

Или дичь в хозяйстве, или ее истребители. И вообще, раз сообщество зверей и птиц управляется человеком, человек и решает, сколько должно быть хищников. Он и разберется, кто участвует в естественном отборе, как филин, а кто дерет глотку гнусным карканьем, постоянно скандалит и носится как оглашенный. На что филин — мощная птица, не зря же называется королем ночи, — а летает бесшумно, шороха не услышишь. Хотя тетеревятник ему не пара по орлиной силе, но Филимон готов пожать честную лапу ястреба и почтить всяческим уважением как своего единомышленника — вороньего истребителя.

Нынешней весной деревенская ласточка, пролетавшая над Малайзией, поведала Филимону о последней нахальной выходке ворон. Их гостеприимно пригласили в страну как крылатых санитаров, а они расплодились так, что стали выхватывать еду у людей изо рта. Ну, не живучая ли тварь? Конечно, хулиганкам объявили войну. Не то что редкому филину. Эх, Филимона бы в Малайзию! Вот где насладился бы зрелищем уничтоженных врагов. Нахохотался бы вдоволь».

Этими словами Филимон отозвался бы о воронах, умей он говорить. Нет в птичьем мире более заклятых врагов! И Новожилов подтвердил бы: правильное управление биологическим сообществом вовсе не означает охраны всех его видов и что полчища хитрых ворон — это бедствие для природы.

Правда, Новожилов мог раскрыть и кое-какие не очень достойные повадки филина. К лицу ли королю ночи, которого, говорят, побаиваются сами волки, унижаться до расправы над мертвым противником? Не раз егеря находили распотрошенные чучела ворон, подвешенные возле фазаньих кормушек.

Да и с зоркостью у филина случаются промашки. Как-то в сумерках один из огромных диких собратьев Филимона приземлился на плечи Новожилова. Принял за пенек! Новожилов, не слыхавший ни звука, обомлел. Сзади кто-то давил на плечи. Развернувшись во всю ширь, чтобы дать отпор браконьеру, он увидел обезумевшего филина — лишь сейчас птица установила ошибку и поспешила взлететь.

Филимон, нахохлясь, сидел в корзине, чувствуя скорое освобождение. Около одинокого дерева Новожилов наконец распутает ему ноги. Петрухин тем временем укроется в шалаше и начнет дергать Филимона за шнурок, чтобы он двигался, бил крыльями. Окрестные же вороны не заставят себя просить. Заметив привязанного тирана, они с криком слетятся, приглашая остальных товарок напасть всем миром. Но сначала они опустятся на одинокое дерево по соседству. Оттуда их и снимет дробью Новожилов. И Петрухин ему поможет. Потом освобожденный Филимон снова займет место в затемнении, в корзине.