Моцарт - [11]

И Сигизмунд обласкал маленьких музыкантов. Отныне отец мог быть спокоен — его дети получили в Зальцбурге всеобщее признание.

Но Леопольд мечтал о большем. Он считал, что драгоценному камню нужна богатая оправа. Только в ней он засверкает всеми своими огнями, только она даст ему возможность явить миру всю свою красоту.

Испросив разрешение у архиепископа, Леопольд съездил с детьми в соседний Мюнхен. Выступления перед баварским курфюрстом прошли с огромным успехом. Это еще больше распалило Леопольда. Он задумал отправиться и Вену. Только она, столица музыки, царица городов, резиденция императора, могла принести его детям настоящую славу.

Однако для поездки в Вену нужны были деньги, и немалые. А их у Моцартов не было. Остановиться? Нет, Леопольд был не таков. Он раздобыл нужную сумму. Выручил, вероятнее всего, домохозяин и верный друг Лоренц Хагенауэр. Рассудительный, культурный человек, он давно привязался к своим жильцам. Ценил умного, начитанного Леопольда, любил веселую, приветливую Анну Марию, души не чаял в маленьком Вольфгангерле и был, пожалуй, не меньше его родителей счастлив, наблюдая поразительные успехи мальчика.

Лоренц Хагенауэр дал взаймы нужную для поездки сумму. Оттого, очевидно, Леопольд так часто и так подробно, с такой скрупулезной точностью извещал в письмах друга и домохозяина о том, как проходит поездка, о всех радостях и горестях, о расходах и доходах.

Эти письма к Хагенауэру — неоценимый источник, из которого мы черпаем сведения о детстве Моцарта.

18 сентября 1762 года все семейство — Леопольд, Анна Мария, Наннерл и Вольфганг выехали из Зальцбурга в Вену.

II

В ВЕНЕ

Налетел ветерок, и потянуло мятой. В тонком, пряном аромате было что-то печальное, такое же, как в пожелтевших лугах, откуда веяло этим тревожащим душу запахом, как в опустевших нивах, полунагих садах и рощах, лишь кое-где подернутых желтизной и багрянцем.

По реке медленно плыла баржа, лениво рассекая своим тупым носом серые воды. Дунай, о голубизне которого столько говорилось и пелось, оказался мутно-серым. От этого, как от несбывшихся ожиданий, становилось еще грустней.

Но не только от этого.

Анне Марии было грустно вспоминать квартирку на Гетрейдегассе, соседок, с которыми всегда есть о чем под вечер посудачить, добрую приятельницу фрау Хагенауэр, которой всегда можно излить душу, поделиться и радостями и горестями, покинутый Зальцбург — ведь она ни разу из него не выезжала.

Леопольд с грустью вспоминал о быстро пролетевшем лете. Было оно, это лето, необычно ясным и теплым, а главное — оказалось столь щедрым на радости для него и его семьи. Сейчас он невесело думал о том, что в Зальцбурге, хоть это и захолустная дыра, он и дети приобрели громкую славу. А что принесет Вена? Ведь Вену, это скопище знаменитостей, интриг и злых козней, надо завоевать. Хватит ли у него и у детишек сил это сделать?

И только детишки были беззаботны, ни о чем не тревожились, не грустили. Они весело носились по палубе баржи или часами простаивали у высокого борта, разглядывая проплывающие мимо живописные берега.

Им все было в диковинку: и красные черепичные крыши селений, и пестрые стада коров, вышедших к реке на водопой, и веселый наигрыш рожка почтальона почтовой кареты, доносящийся с обсаженного платанами шоссе, которое бежит вдоль берега.

Временами Вольфганг и Наннерл со всех ног мчались на корму. Здесь стояла небольшая карета, нанятая в Зальцбурге. В ней Моцарты доехали до Линца, а затем она была погружена на баржу, на так называемую «Вассерординере» («Водные почтовые»).

К задку кареты был привязан маленький дорожный клавесин, на нем Вольфганг и Наннерл упражнялись в пути, к великому удовольствию всех пассажиров. Среди них были двое, которым Леопольд, по старой зальцбургской привычке заискивать перед церковниками, оказывал особое предпочтение. Эти двое были монахами-францисканцами. Когда приехали в Ибс, Вольфганг по приказу отца отправился в церковь и так хорошо играл на органе, что, по свидетельству Леопольда, «отцы-францисканцы, сидевшие с гостями за трапезой, оставили еду, устремились на хоры и до смерти были поражены его искусством».

Однако наблюдательный Леопольд скоро заметил, что расточал любезности не тем, кому их надо было расточать. Он мерил жизнь на старый, зальцбургский аршин. Вена же во многом отличалась от Зальцбурга. В ней феодальному духовенству отводилась неизмеримо меньшая роль.

В австрийской монархии полным ходом шло разложение старых, феодальных порядков и нарождались новые, буржуазные отношения. Императоры Габсбурги, опираясь на дворян и верхушку промышленной и торговой буржуазии, стремились укрепить сильно пошатнувшийся в первой половине XVIII века государственный и военный престиж Австрии: в результате войны за австрийское наследство (1740–1748 гг.) и Семилетней войны (1756–1763 гг.) Габсбурги потеряли принадлежавшую им Силезию. Укрепить могущество монархии можно было лишь одним путем — всемерно усиливая централизацию государственной власти, всячески повышая роль государственного аппарата. Идя по этому пути, императрица Мария Терезия провела ряд существенных реформ — учредила Государственный совет, создала особый институт управителей провинций, так называемых «коронных губернаторов», полностью подчиненных центральному правительству, создала постоянную армию, ввела постоянный военный налог. Естественно, что в связи со всем этим удельный вес чиновничьей бюрократии в государстве все больше и больше возрастал. Тон в жизни Вены и всей страны задавали знатные вельможи-аристократы, такие крупные государственные сановники, как канцлер Марии Терезии князь Кауниц, граф Цинцендорф, граф Турн и другие.