Моцарт и Сальери - [8]
ПЕРВЫЙ(сел, смеётся.) Ну, давай, попрыгай, потом отдашь всё равно. Когда-то ведь выйдешь ты. Фуфуськи эти только не читай мне. Принцы Тьмы. Королевы Светлоты. Светлая пустота в душе. Детский сад. Я даже вспомнил название этому — сопливое, красивое: «Крест, кладбище, камея».
ВТОРОЙ. Да, да, да! «Крест, кладбище, камея»! Прекрасное название! Замечательное!
ПЕРВЫЙ. Если выпить триста грамм, то всё кажется гениальным.
ВТОРОЙ. Стой! «… Как хорошо, — думал он, — как хорошо быть одному на свете, ты — космос, ты — вселенная, ты — высох, ты как мёртвое дерево, отжившее своё и спокойно гниющее, пустота и душа над тобой летает. Принц Тьмы лежал на кровати и улыбался, думая о себе: «Я высохший Принц Тьмы». (Смеётся, кричит). Я помню, что десять лет назад ты пришел ко мне и сказал, что тебя зовут «Принц Тьмы», а я сказал — Принц Тьмы и вообще принцы ходят в носках! Ты помнишь это?!
ПЕРВЫЙ. Бред. Тюзятина. Принц Тьмы. Синяя королева. Желтый король. Принцесса на горошине, переевшая гороху.
ВТОРОЙ(быстро читает). «В комнату влетела оса. У нее был желтый трясущийся животик, тонкие белые крылышки, она билась, билась в стенку суматошно, потом упала на пол…»
ПЕРВЫЙ. А где теперь эта оса? Сгнила. Или так и болтается её высохший животик в паутине там где-то под крышей. Нет, десять лет прошло, её нет, исчезла, потому что тогда я её выпустил и она улетела, она не погибла, но потом сдохла и стала перегноем, на котором, как обещает маэстро, что-то вырастет…
ВТОРОЙ. Стой! «Принц Тьмы смотрел на неё и думал, что надо бы встать и помочь ей выбраться из западни — мы с ней в западне, мелькнуло, бред, нет никакой западни! Он, как и оса, так лёгок, что может вылететь в открытое окошко! Но он, в отличие от осы, он видит открытое окошко, она — нет. Он встал, взял кусочек бумаги, подсунул под нос осе (носу-осы, осе-носу), она поняла, что к ней по-доброму, вползла на лист — жёлтая оса на мертвом белом листе, белая бумага и живая жёлтая с мелкими черными полосками на брюшке оса…»
Молчание.
ПЕРВЫЙ. Ну и как бы снял ты всё это, дружище, этот бред? Оса-колбаса…
ВТОРОЙ (кричит в дырку). Снял бы! Я снял бы! Я снял бы!
ПЕРВЫЙ. Что дальше? Дальше!
ВТОРОЙ. «… Он поднёс лист к окну…»
ПЕРВЫЙ. Хорошо сказано — «к окну», какну. Какая музыка слов! Да я был талант и правда! (Хохочет). Что дальше?
ВТОРОЙ. «…Она замахала прозрачными крылышками и исчезла. «В разговоре мимоходом она легко могла убить насекомое» — у Чехова сказано об одной героине, а я — нет», — думал Принц и улыбался. Он лёг и подумал, что у осы есть дети и, может быть, она сейчас дома и рассказывает детям страшную историю, которая с ней приключилась. Осята…»
ПЕРВЫЙ. Бред. Всё вранье. Принц Тьмы, осята. Есть только действительность. На самом деле, в жизни, она упала на асфальт, я видел, как она упала на асфальт, потом прибежал мальчишка и прихлопнул её, потому что мальчишка думал, что у неё есть жало. Так было в жизни! А я врал на бумаге другое!
ВТОРОЙ. Но ведь ты плакал тогда над осой!
ПЕРВЫЙ. Я был глупый и плакал. Мне было жалко осу. Я не знал тогда, что жалко у пчёлки, а пчёлка на ёлке! (Смеётся, вытирает слёзы).
ВТОРОЙ. Плакал!!!!
ПЕРВЫЙ. Ну и что?! Плакал. Да, плакал. Потом она высохла, ветер подхватил её с земли, унес её брюшко под крышу, к моему окну, и она полгода болталась там, я не мог даже веником достать, потому что она мне действовала на нервы, как смерть будто под окном болталась, но потом осенний дождь смыл всё — и её, и паутинку, в грязь, в мусор, в канализацию, в пепел, и дождь смывает все следы… Дай мне папиросу, покурить хочу. Не накуриваюсь этими чертовыми сигаретами. (Пауза). Отдай мне эти бумажки, на память. В моём мебельном магазине после моей смерти мои дети сделают выставку и напишут: «Этой хреновертью занимался папа, Принцами Тьмы наш папа занимался, этой глупостью занимался до тех пор, пока взялся за настоящее дело…» Дай.
ВТОРОЙ. Ты не хочешь, чтобы я отдавал тебе это.
ПЕРВЫЙ. С чего ты взял?
ВТОРОЙ. Я внимателен. Очень внимателен. Руки дрожат. Не с похмелья ведь.
ПЕРВЫЙ. От свидания с юностью? Прямо уж. Бред, твои сантименты. Ничего подобного.
ВТОРОЙ. Не отдам и тебе приятно, что я не отдаю тебе это.
ПЕРВЫЙ. Бред. Делай, что хочешь с этим дерьмом. Хоть в туалет вон. Мне все равно. Я пошёл.
ВТОРОЙ. Ты не уйдёшь. Стой. Дальше: «На улице фокусник достал из-за уха Принца фотографию, он был на ней, Принц, улыбающийся Принц и вдруг фото стало чернеть, чернеть на глазах, будто фотографию долго держали в проявителе. Принц любил фотографироваться и понимал толк в фотографии, и сам делал фотографии на своем стареньком увеличителе — потому что это так напоминало ему общение с людьми: фото в ванночке, черты лица угадываются едва, ярче, ярче, а потом, если долго дружить с ними, с кем-то, становится скучно и лицо чернеет, уходит, уходит, и исчезает. И вот он вдруг увидел черноту вместо своего лица, черноту, чёрную черноту, чёрная бумажка, жаба в руках. «Они не видят меня?» — подумал Принц. «Только фокусник, волшебник увидел меня, а вообще-то меня — нет. Потому что меня нет. Они не видят меня». Действительно, люди шли сквозь него, жёлтая оса пролетела сквозь него, собака пробежала, кошка, муравей, его не было, он был воздухом, воздухом. «Если я воздух, то я должен уметь летать?» — подумал Принц…»
Любительскому ансамблю народной песни «Наитие» – 10 лет. В нем поют пять женщин-инвалидов «возраста дожития». Юбилейный отчетный концерт становится поводом для воспоминаний, возобновления вековых ссор и сплочения – под угрозой «ребрендинга» и неожиданного прихода солистки в прежде равноправный коллектив.
Монолог в одном действии. Написана в июле 1991 года. Главная героиня Елена Андреевна много лет назад была изгнана из СССР за антисоветскую деятельность. Прошли годы, и вот теперь, вдали от прекрасной и ненавистной Родины, никому не нужная в Америке, живя в центре Манхэттена, Елена Андреевна вспоминает… Нет, она вспоминает свою последнюю любовь – Патриса: «Кто-то запомнил первую любовь, а я – запомнила последнюю…» – говорит героиня пьесы.
«Для тебя» (1991) – это сразу две пьесы Николая Коляды – «Венский стул» и «Черепаха Маня». Первая пьеса – «Венский стул» – приводит героя и героиню в одну пустую, пугающую, замкнутую комнату, далекую от каких-либо конкретных жизненных реалий, опознавательных знаков. Нельзя сказать, где именно очутились персонажи, тем более остается загадочным, как такое произошло. При этом, главным становится тонкий психологический рисунок, органика человеческих отношений, сиюминутность переживаний героев.В ремарках второй пьесы – «Черепаха Маня» – автор неоднократно, и всерьез, и не без иронии сетует, что никак не получается обойтись хорошим литературным языком, герои то и дело переходят на резкие выражения – а что поделаешь? В почерке драматурга есть своего рода мрачный импрессионизм и безбоязненное чутье, заставляющее сохранять ту «правду жизни», которая необходима для создания правды художественной, для выражения именно того драматизма, который чувствует автор.
Амалия Носферату пригласила в гости человека из Театра, чтобы отдать ему для спектакля ненужные вещи. Оказалось, что отдает она ему всю свою жизнь. А может быть, это вовсе и не однофамилица знаменитого вампира, а сам автор пьесы расстаётся с чем-то важным, любимым?..
Пьеса в двух действиях. Написана в декабре 1996 года. В провинциальный город в поисках своего отца и матери приезжает некогда знаменитая актриса, а теперь «закатившаяся» звезда Лариса Боровицкая. Она была знаменита, богата и любима поклонниками, но теперь вдруг забыта всеми, обнищала, скатилась, спилась и угасла. Она встречает здесь Анатолия, похожего на её погибшего сорок дней назад друга. В сумасшедшем бреду она пытается вспомнить своё прошлое, понять будущее, увидеть, заглянуть в него. Всё перепутывается в воспаленном сознании Ларисы.
В этой истории много смешного и грустного, как, впрочем, всегда бывает в жизни. Три немолодые женщины мечтают о любви, о человеке, который будет рядом и которому нужна будет их любовь и тихая радость. Живут они в маленьком провинциальном городке, на краю жизни, но от этого их любовь и стремление жить во что бы то ни стало, становится только ярче и пронзительнее…