Мобберы - [55]

– Почему он решил украсть перстень Пушкина, а не какие-нибудь драгоценности из фамильной коллекции? – спросил Джим, прихлёбывая чай.

Анастасия Иннокентьевна повернула к нему голову в старомодном чепце и как будто впервые заметила, что Рита у неё в гостях не одна.

– К семнадцатому году фамильная коллекция уже разошлась по спекулянтам. Война, продукты вздорожали, надо было выбирать: изумруды или фунт коровьего масла… Добыв перстень Пушкина, Алексис надеялся получить в своё распоряжение богатство, которого хватило бы до конца дней. Он нашёл двоих сообщников – петроградских гуляк, оказавшихся законченными негодяями, – и они подговорили служителя Пушкинского музея в Александровском лицее украсть часть экспозиции. Всё, кроме перстня, было сбыто старьёвщику. Затем, предводительствуемые Алексисом, они направились в Царицыно.

– Как в Царицыно? – Рита подавилась вареньем.

– Да, деточка, не облейтесь снова… Видите ли, архитектор Баженов, строивший для её величества императрицы Екатерины царицынскую усадьбу, сочувствовал масонам. По одной из многочисленных легенд он втайне от царского двора проложил под парком подземные ходы и оборудовал казематы, из которых мятежники могли совершить нападение на членов династии. Узнав об этом, государыня осерчала, отстранила Баженова от работы и приказала снести всё, что он успел построить. Но его преемник Казаков ослушался приказа её величества и разобрал не все постройки Баженова. Алексис смутно знал, что в каком-то из мостов находится каземат, и рассчитывал обнаружить в нём масонское золото. Он был очень простосердечным, наш дядя Алексис… псик! Это и послужило причидой его безвребеддой сберти. Де хотите ли ещё чаю?

– С удовольствием, – Джим подставил чашку под самоварный краник.

– А вы, деточка? Ешьте варенье, ешьте! Оно сварено ещё моей матушкой, когда она вернулась из колымского лагеря после реабилитации в пятьдесят шестом. Ничуть не испортилось… На чём я остановилась? Да, дядя Алексис поехал с сообщниками в Царицыно. Тогда оно было заброшено, никто не помешал им два или три дня обшаривать мосты в поисках каземата. Наконец в одном из мостов они нашли пустоту, проломили кирпичную стенку и попали в помещение, где стоял каменный короб. Алексис не сомневался, что в нём-то и лежат сокровища и что открыть его можно перстнем Пушкина. Но на крышке короба не было запоров, она снималась без затруднений, и внутри не оказалось ничего. Вероятнее всего, масонских кладов в Царицыне никогда и не было. Трудно допустить, что после отставки Баженова масоны осмелились бы спрятать золото в постройках, которые намечалось снести. Сообщники дяди Алексиса пришли в неистовство. Я уже говорила, что они были закоснелыми негодяями, и он сполна заплатил за своё сумасбродство. Они заткнули ему кляпом рот, приковали цепями к стене каземата и ушли, снова заложив стену кирпичами. Представляю, в каких мучениях он умирал!

– А перстень? Остался у него на пальце?

– Нет, перстень Александра Сергеевича они забрали с собой.

– Не может быть! – вскричала Рита. – Мы сами ви… Я хочу сказать, что они могли бы его и оставить.

– На руке у дяди Алексиса был подарок его возлюбленной, бедной прачки, которая, узнав о его исчезновении, повесилась в уборной… Тот перстенёк был копеечным, и, возможно, они его оставили. А перстень Пушкина день спустя был переплавлен и продан маклаку как золотой слиток. Сердолик сбыли перекупщику драгоценных камней…

– Откуда вам это известно? – спросил Джим, облизывая ложку.

– Один из этих двоих был вхож в наш дом. Когда дядю Алексиса искали по всей России, он ни словом не проговорился о его участи. Прошло двадцать пять лет, началось гитлеровское нашествие, блокада, и этот человек скончался от истощения. Перед смертью он раскаялся в совершённых преступлениях – от него мы и узнали, куда делся наш родственник. На газете с заметкой о пропаже перстня он нарисовал схему с точным указанием места гибели дяди Алексиса.

– И вы не поехали в Царицыно, не нашли прах дяди?…

– Деточки, – старушка посмотрела на своих гостей, как на малолетних несмышлёнышей, – куда мы могли поехать, когда город был окружён фашистами? А после войны матушку осудили за вредительство, я осталась одна с братом-школьником и у меня были заботы поважнее, чем розыски костей дяди Алексиса.

– Перстень Пушкина переплавлен, – пробормотала Рита. – Значит, до сокровищ уже не добраться…

Анастасия Иннокентьевна не расслышала и принялась усиленно потчевать её кондитерскими окаменелостями, хранившимися со времён царствования Николая Второго. Джим снял запотевшие очки, протёр их и вновь запряг свои немного оттопыренные уши в пластмассовые дужки.

– Скажите, – опять вступил он в беседу, – а этого Дмитрия Владимировича, который посоветовал Рите обратиться к вам, вы давно знаете?

– До позавчерашнего дня я его вообще не знала… Он очаровательный! Таким людям начинаешь доверять с первого взгляда.

Бум-м! – ударили часы. «Мальбрук в поход собрался…»

– Вы кому-нибудь ещё рассказывали о судьбе вашего дяди?

– Только Андрею Никитичу.

– Кому, простите?

– Андрею Никитичу Калитвинцеву. Он работает в Русском музее… Деточка, вы опять пролили чай!