Многоликость - [15]

— Вводили по второй схеме?

— Сделали все и по второй и по четвертой. Надо бы попробовать еще дополнительное переливание крови напрямую, но в этой ситуации…

Врач мялся, недосказывал… Стеня охватило глухое нетерпеливое раздражение. Он опять чувствовал против себя ту же «руку». Непобедимую. В своей жизни он научился достойно встречать любых противников — еще со студенческих времен, с тренировок по самбо, с научного кружка с его диспутами. Но этот постоянно загонял его в угол одним и тем же приемом, имя которому — цейтнот. Ибо у Противника всегда имелся избыток времени, а Стеню приходилось считать минуты… Что же, смириться? Признать поражение? Раздражение нарастало.

Профессор спросил, и его голос звучал глухо и грубо:

— Что «в этой ситуации»?

— Ну, сами понимаете, с донорами сложно…

— Вы, надеюсь, объяснили, что мы примем все предупредительные меры? Заражение практически исключено.

— Но…

— А практиканты? Вот, например, Скутаренко…

— Не подходит группа крови. У больного — нулевая.

— Помню. А доктор Ревинская? На бюллетене. Завтра выйдут новые практиканты. Может быть, среди них…

— До завтра ждать рискованно. Взгляд Стеня стал сверляще острым, врач понял его по-своему, сжался, забормотал:

— Моя группа крови тоже не подходит…

— Ладно, идите в манипуляционную. Готовьтесь к переливанию.

— Но донор…

— Будет. У меня — нулевая.

XIII

Золотисто-черная мушка поднялась из камышовых зарослей. Уходящие лучи солнца, уже не страшные ей, играли радугой на крыльях. Мушка летела, вся исполненная ликующей радостью — так можно было бы на человеческом языке выразить это ощущение, — радостью и значительностью того, что ей предстоит совершить. Она несла в себе умноженную в личинках саму себя. В этом заключался смысл ее бытия. Предвкушение материнского блаженства удесятеряло ее силы, и она зорко рассматривала мир, разбитый на десятки осколков, своими фасетчатыми глазами, а обоняние и чувствительные к звукам волоски наполняли его знакомым ей содержанием. Вот они принесли сигнал, и она изменила направление полета. Вскоре цель уже четко отразилась и в глазах — приятно пахнущая, желанная, благодаря которой можно совершить великое блаженное таинство продолжения рода.

Чуть вздрогнуло красивое брюшко, словно одетое в фольгу, на голове задвигались челюсти — два острых стилета, способные неслышно проткнуть кожу и подготовить для личинок пристанище.

Мушка сужала круги, присматриваясь к цели. Она с рождения знала свою легкую уязвимость и готова была при малейшем движении цели изменить полет, унестись подальше и продолжать поиск — вечный поиск ради детей своих. Но цель была неподвижна, доступна — и мушка, будто легкая фея, опустилась на нее. Она еще не успела двинуть челюстями, как все вокруг нее изменилось: небо расчертилось белыми квадратами, дуновение ветра погасло, а главное изменился запах. Теперь он удушал. Мушка мгновенно взлетела, спасая не столько себя, сколько личинок, но больно ткнулась в сетку белых квадратов, расчертивших небо. Затем что-то больно сдавило ее, и мир опять поменялся, стал неузнаваемым.

В этом новом мире были и другие мушки. Они изо всех сил бились о стеклянные стенки сосуда, пытаясь выбраться из неведомо кем уготованной твердой и блестящей западни.

Мучения мушки только начинались. Еще не раз ей сдавливали бока, ломая крылья. Потом к брюшку прикоснулось что-то острое и холодное, а в следующий миг вся она изогнулась от невыносимой боли, разрывающей внутренности.

— Осторожнее, Иван Корнеевич, она должна оставаться живой до тех пор, пока не извлечем личинки и не выдавим околоплодную жидкость

— Постарайтесь, ребятки, у меня пока экземпляров немного, а личинки и жидкость нужны срочно. От этого зависит жизнь нескольких людей, — говорил профессор Стень энтомологам, массируя по китайской гимнастике виски, лоб, веки, затылок. Последнюю неделю он спал меньше трех часов в сутки. Даже его мощный тренированный организм не выдерживал таких нагрузок и находился на грани нервного истощения. Владимир Игнатьевич знал, что это не пройдет бесследно, что потерянное в эти дни здоровье ничем не восполнишь. Раньше он бы, пожалуй, дал себе передышку. Раньше. Но теперь он и сам толком не понимал, что с ним приключилось, почему он не может остановиться, почему, как только проваливается в сон, перед ним встает лысый человек в белом больничном одеянии, с белым, как гипсовая маска, добрым и грустным лицом, и даже во сне начинает щемить сердце: почему жизнь этого человека стала теперь по значимости чуть ли не вровень с бесконечной важностью собственной жизни…

— Поразительно красивая расцветка у этой мутантки. Как брюшко разрисовано, не пожалела красок природа! Не забыли описать? А то ведь их скоро и вовсе не останется.

— Отловишь еще.

— Ишь ты, оптимист! Как говорили древние римляне, «Орлюк не ловит мух». А если серьезно, то на пруду их уже всех выморили дихлофосом, а в лаборатории еще не научились как следует разводить.

— Научитесь. Для чего-то существует институт ваш? Жизнь этого вида придется поддерживать до тех пор, пока химики не научатся in vitro синтезировать ферменты, которые мушка продуцирует.