Многочисленные Катерины - [9]

– Площадь Канзаса в квадратных милях?

– Восемьдесят две тысячи двести, а что?

– Просто забавно, что это ты знаешь, но не умеешь разговаривать шепотом. Связки, что ли, бережешь?

Колин начал объяснять, что при шепоте голосовые связки тоже используются, но Гассан закатил глаза, а потом стал рассматривать картофельные чипсы, поэтому Колину пришлось взять все на себя.

Он подошел к стойке и робко произнес:

– Привет! Мы бы хотели увидеть эрцгерцога.

Девочка, читавшая «Жизнь знаменитостей», улыбнулась. Ее чересчур длинный нос теперь уже не так бросался в глаза. У нее была широкая улыбка, в искренность которой хотелось верить, и Колину захотелось рассмешить ее, чтобы она улыбалась подольше. Но желание быстро прошло.

– Экскурсии начинаются в начале каждого часа, цена одиннадцать долларов, но, если честно, этих денег экскурсия не стоит, – монотонно произнесла она.

– Мы заплатим, – сказал Гассан, внезапно оказавшийся за спиной Колина. – Просто этот парень очень хочет увидеть эрцгерцога. – Он наклонился вперед и театрально прошептал: – Понимаешь, у него нервный срыв.

Едва он выложил на прилавок двадцать два доллара, как девочка сунула их в карман шортов.

– Жарко на улице, – заметила она.

– Мы что, уже на экскурсии? – спросил Колин.

– Ага. И к моему глубочайшему сожалению, я и есть ваш экскурсовод.

Она вышла из-за прилавка.

Невысокая. Худая. Внешность не то чтобы привлекательная, но глаз все же цепляла.

– Давайте познакомимся. Колин Одинец.

– Линдси Ли Уэллс, – ответила девчонка, протягивая ему миниатюрную ладошку; ногти были выкрашены в розовый цвет с металлическим отливом.

Колин чуть сжал ее пальцы, как требовал этикет, и Линдси повернулась к Гассану.

– Гассан Харбиш. Мусульманин-суннит. Не террорист.

– Линдси Ли Уэллс. Христианка-методистка. И тоже не террористка.

Девчонка снова улыбнулась.

Колин думал о K. XIX и своем пропавшем кусочке, но улыбку этой девчонки невозможно было не заметить. Такая улыбка могла примирить войска и исцелить рак.

Они долго молча шагали по траве высотой по колено, которая росла за магазином. Трава щекотала чувствительную кожу Колина, и ему хотелось спросить, нет ли здесь тропинки, по которой можно пройти, но он знал, что Гассан сразу начнет говорить о «зитцпинклерстве», и поэтому молчал, хотя ему было не очень-то приятно. Он подумал о Чикаго, где можно прожить много дней, ни разу не ступив на незаасфальтированную землю. Но, признаться, он очень скучал по тротуарам.

Линдси Ли Уэллс бодро шагала впереди (типичная читательница «Жизни знаменитостей», даже не разговаривала с ними), а Гассан плелся рядом с Колином и, как ни странно, тоже молчал.

Чтобы пресечь возможные разглагольствования друга о «хлюпиках», Колин решил перейти в наступление.

– Я уже говорил сегодня, что тебе нужно учиться в колледже? – сказал он с вопросительной интонацией.

Гассан закатил глаза:

– Ну да, да, знаю. Слушай, хватит об этом! Ты учился на «отлично», и погляди, что с тобой стало.

Ничего остроумного в голову не пришло.

– Тебе надо начать учебу в этом году. Не можешь же ты вечно откладывать. Не обязательно записываться прямо сейчас, крайний срок – пятнадцатого июля. (Колин справился об этом в Интернете.)

– Да, откладывать вечно я и правда не могу. Не хочу повторяться, но ты, наверное, не понял: я люблю тупо смотреть телик и толстеть. Это и есть дело моей жизни, Одинец. И знаешь, почему я люблю путешествия, чувак? Это тоже безделие, но под видом активности. И вообще, мой папа университетов не кончал, а у него денег куры не клюют.

«А зачем курам клевать деньги?» – машинально подумал Колин, но вслух сказал:

– Твой папа не сидит сложа руки. Он работает по сто часов в неделю.

– Ну да. Спасибо папе – благодаря ему мне не нужно ни работать, ни учиться.

Колин пожал плечами. Он не понимал друга. Зачем вообще жить, если хотя бы не попытаться сделать что-нибудь выдающееся? Как странно – верить в то, что Бог, он же Аллах, даровал тебе жизнь, и всю эту жизнь посвятить тому, чтобы пялиться в телевизор.

Потом Колин подумал о том, что он, рискнувший отправиться в путешествие, чтобы избавиться от мыслей о девятнадцатой Катерине, бросившей его, и сейчас шагающий по южному Теннесси, направляясь к могиле эрцгерцога, которого застрелили в Сараеве, вряд ли имеет право считать что-либо странным.

Он стал искать анаграмму для слов «что-либо странное» – от боли ноет… – и вдруг на самом деле взвыл от боли, споткнувшись о кротовую нору. Он даже не успел вытянуть руки, чтобы смягчить падение, – просто повалился вперед, будто ему выстрелили в спину.

Первыми о землю ударились его очки. Затем – лоб, и конечно, его тут же вспорол маленький острый камешек.

– Ой! – вскрикнул Колин.

– Черт! – бросился к нему Гассан.

Когда Колин открыл глаза, он увидел мутные силуэты Гассана и Линдси. От девочки сильно пахло фруктовыми духами. Колин вспомнил, как они называются, – «Curve». Однажды он подарил их Катерине XVII, но ей они не понравились[17].

– Кровь течет, да? – спросил Колин.

– Хлещет, как из поросенка, – сказала Линдси. – Не шевелись.

Она повернулась к Гассану и попросила:

– Дай футболку.

Но Гассан затряс головой. Наверное, из-за сисек, решил Колин.