Много шума из-за одного покойника - [39]

— Угу.

— И что ты с ним сделала?

— Ты о чем? Выкинула, конечно! А ты ожидал, что я положу его на ночь себе под подушку?

— А ты… не говорила ничего моей маме? Или папе?

— Это не мое дело, — буркнула я, отметив про себя, что Хоувелл Уинтроп-младший решительно уступает супруге первенство в списке людей, которых боится их сын.

— Спасибо, Лили! — с восторгом воскликнул Бобо.

Он даже на секунду решился взглянуть мне в глаза — бравый молодчик, скинувший с плеч тяжкий груз.

— Используй их и дальше.

— Что? А… Конечно.

Бобо покраснел еще сильнее, хотя, казалось бы, больше было некуда. Потом он ушел, силясь произвести впечатление крайней беспечности, позвякивая ключами и насвистывая, унося в себе приятное ощущение от разговора о сексе с взрослой женщиной. Я была уверена, что в дальнейшем он будет осмотрительнее при хранении личных вещей, что само по себе очень неплохо.

Убираясь у Уинтропов, я неожиданно для себя стала напевать, хотя несколько лет обходилась без этого. Иногда наедине с собой я пою церковные гимны, а знаю я их бессчетное количество. Уже не упомню, сколько месс я высидела в церкви, куда нас с Вареной водили родители, — всегда на одной и той же скамье, пятой слева от центрального прохода. Мне вдруг припомнились и мятные леденцы, которые мама носила с собой в сумочке, и карандаш с блокнотом, которые папа давал мне, чтобы порисовать, если я становилась слишком непоседливой.

Впрочем, воспоминания о детстве редко вызывают у меня иные чувства, кроме боли. Тогда родители при разговоре со мной еще не отводили глаза, не ходили на цыпочках вокруг тем, которые могли бы растравить душу их поруганной дочери. Я сама была еще способна заключить их в объятия без всякой моральной подготовки…

С помощью долгой практики я научилась блокировать это непродуктивное и заезженное направление мыслей. Взамен я сосредоточилась на удовольствии, получаемом от пения. Мне всегда казалось странным, что природа наградила меня красивым голосом. Несколько лет подряд я брала уроки вокала и исполняла сольные партии в церковном хоре, иногда даже выступала на свадьбах. Сейчас я затянула «Изумительное благоволение» и, когда закончила, привычным жестом попыталась убрать со лба волосы. Каким же потрясением было вспомнить, что у меня короткая стрижка!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

У меня совершенно вылетело из головы, что в среду на занятие явился мой сосед-домосед. Судя по всему, ему тогда пришлось несладко, поэтому, поклонившись при входе в зал, я с удивлением обнаружила среди прочих разминавшегося Карлтона. Он делал наклоны, пытаясь достать носки ног, и по тому, как болезненно кривился его рот, я рассудила, что каждое движение доставляет ему мучения.

— Все тело ноет, да? — поинтересовалась я, сев на пол и снимая обувь.

— Даже волосы болят, — сквозь сжатые зубы ответил он, продолжая наклоны, но еле доставая кончиками пальцев до щиколоток.

— Сегодня будет хуже всего, — предупредила я.

— Так-то ты меня утешаешь?

— Я думала, тебе не помешает знать, что уже завтра станет гораздо легче.

Я скатала носки в аккуратные комочки и сунула их в обувку, затем поднялась, легонько покрутила шеей и перегнулась в талии, прижав ладони к полу. Чувствуя, как расправляются позвонки и отступает напряжение рабочего дня, я издала облегченный вздох.

— Хвастунья, — процедил Карлтон.

Я выпрямилась и посмотрела на него в упор. На тренировку Кокрофт надел шорты и футболку. На дилетантский взгляд он был в неплохой форме, но мне сразу бросились в глаза его недостаточно оформленные и малоразвитые плечевые и бедренные мышцы. Спору нет, лишний вес у него отсутствовал, но и рельеф тоже.

Появился Маршалл и, прежде чем к нему успел подойти с вопросом один из его подопечных, потихоньку мне улыбнулся. Я незаметно проследила за ним взглядом, но тут же переключила свое внимание на Карлтона, сидевшего на полу, раскинув ноги, и пытавшегося поочередно налечь на них грудью. Его густые темные волосы, обычно прибранные за уши и обильно смазанные гелем, теперь совершенно растрепались и мотались во все стороны, вторя его движениям. Я вынула из сумки кимоно, оделась и стала подпоясываться.

— Итак, Карлтон, ты запомнил ослабляющий захват, который мы отрабатывали на прошлом занятии? — спросила я.

Кокрофт с трудом собрал себя в кучу, поднялся и промямлил:

— Э… нет. Столько всего нового за один вечер…

Маршалл неподалеку о чем-то шутил с молодыми ребятами из нашей группы.

— Хорошо. Вытяни правую руку и схвати меня за куртку. Так. Цепляйся сильнее.

Судя по всему, Карлтон боялся лишить меня равновесия, поэтому едва держался за мое просторное кимоно.

— Нет, надо ухватиться как следует, иначе подумаешь, что я тебя одолела только потому, что ты взялся не в полную силу!

Карлтон усилил захват, но явно обеспокоился и принялся протестовать:

— Нет, я ни за что бы так не подумал!

— Теперь вспоминай. Я завожу правую руку вот сюда, видишь? Вставляю большой палец в зазор между твоими большим и указательным, чтобы ослабить захват — вот, получилось, — затем выворачиваю твою руку таким образом, чтобы ее внешняя сторона, где мизинец, была направлена к потолку. Вся она при этом выкручивается, понимаешь? — Я видела, что Карлтон уже все вспомнил. — Теперь я прижимаю твой сжатый кулак к своей груди и при этом слежу, чтобы твоя рука оставалась по-прежнему вывернута. Я стискиваю твою ладонь и постепенно увеличиваю сжатие, а большим пальцем давлю на… вот так.