Мнимая смерть - [100]

Как мало изменилось с тех пор, думает он, выходя в проход. Хеннинг не может заставить себя думать о том, что находится там, внутри, и поджидает его, что еще не закончилось, что он не смог выпустить наружу. Но теперь, когда он знает, что голова его снова работает, этого не избежать. Мне не миновать этого, я должен сделать что-то с когтем в своей груди, с этими изматывающими часами, ритмично тикающими внутри меня, никогда не умолкающими, не позволяющими мне опуститься в спокойный ил и закрыть глаза с чувством выполненного долга.

Потому что я знаю, что я прав.

Выйдя на улицу и почувствовав на лице дуновение свежего ветра, он немного ослабляет галстук. Хеннинг отходит на несколько шагов от входа. Голос священника доносится до самых дверей. Садовник приводит в порядок могилу неподалеку. Хеннинг идет по траве между надгробными памятниками. Зеленая сочная трава коротко подстрижена, все растения ухожены.

Он огибает церковь и видит надгробные памятники, спускающиеся с холма ровными рядами, напоминающими зубы. Хеннинг спокойно идет между ними, размышляя о том, что давно не навещал Юнаса, но, как только замечает ее, отгоняет от себя эту мысль.

Анетте стоит перед прямоугольной ямой, вырытой в земле, в которую Хенриэтте Хагерюп опустят на веки вечные. Хеннинг чувствует, как после того, как он решает подойти к ней, по его телу пробегает ветерок беспокойства. Поблизости никого нет. Она одета в черную юбку и черный блейзер поверх черной блузки.

Анетте поворачивается, когда Хеннинг тихо подходит к ней сзади.

— Вы тоже не смогли там усидеть? — спрашивает она, улыбаясь.

— Привет, Анетте, — говорит он, встает рядом с ней и заглядывает в яму.

— Ненавижу похороны, — начинает она. — Мне кажется, лучше проститься вот так, здесь, до того как начнется сумасшествие.

Он тихо кивает. Оба они некоторое время молчат.

— Не рассчитывала встретить здесь вас, — произносит она наконец, поворачиваясь к нему. — Сегодня было мало дел?

— Нет, — отвечает он. — Я нахожусь именно там, где должен.

— Как это? О чем это вы?

Он делает шаг в направлении края ямы и вспоминает строчки Колбейна Фалкейда,[13] положенные на музыку группой «Вамп»:[14]

Лодка моей жизни ждет меня под вечер,

Чтобы погрузиться на шесть футов вниз.

Двадцать три года, думает он. Хенриэтте Хагерюп было всего двадцать три года. Интересно, успела ли она почувствовать, что жила.

Хеннинг опускает руку в карман.

— Тебе казалось, ты все продумала, — говорит он, встречаясь глазами с Анетте. Осторожная улыбка превращается в нервную складку в уголке рта. Он видит, что эта фраза застала ее врасплох, но так и было задумано. Он ждет окончания драматического эффекта.

— Хм?

— Я никак не мог понять, почему это ты вдруг стала такой внимательной и предупредительной. Подвезла меня в Экеберг под жутким ливнем. В тот момент еще не было объявлено о смерти Стефана. Но ты об этом знала. Ты знала, потому что была последней, кто видел его в живых. Ты знала, потому что позаботилась о том, чтобы он лишил себя жизни.

Она поднимает брови.

— Что за черт…

— У тебя эпилепсия, так ведь?

Анетте переминается с ноги на ногу.

— Я могу заглянуть в твой рюкзак?

— Что? Нет!

— Эпилептики обычно принимают лекарство под названием орфирил. Готов поспорить, что у тебя там есть коробочка или баночка орфирила, — говорит он, указывая на ее рюкзак. — А может, баночка пуста?

Она не отвечает, но глядит на него так, словно он нанес ей глубокую обиду.

— Таблетка орфирила очень похожа вот на это, — продолжает Хеннинг, извлекая из кармана пиджака пакет леденцов «Кнотт». Он вытряхивает из него белую конфетку и поднимает маленькую белую кругляшку, внимательно изучая ее. — Стефан уже раскрыл карты перед своими родителями, и вас обоих ожидал долгий судебный процесс. Но ты нашла возможность предоставить Стефану честь единолично отвечать за ваше преступление. А может, это с самого начала входило в твои планы?

— О чем, черт возьми, вы сейчас говорите?

— Я наступил на одну такую, когда обнаружил мертвого Стефана в его постели, — произносит он, показывая ей конфету. — Орфирил, смешанный с алкоголем, — это смертельный коктейль. Но орфирил принял только Стефан. Ты же вместо этого съела всего лишь горстку леденцов. Ням-ням. Тебе так нравится запихивать их в рот горстями. Единственная неприятность с леденцами — это то, что они имеют свойство вываливаться из пакета или из ладони, когда пытаешься запихнуть в рот всю пригоршню.

Анетте мотает головой и поднимает руки вверх.

— Это уже чересчур. Я ухожу.

— Думаю, я знаю, почему ты отвезла меня в Экеберг, — говорит Хеннинг, двигаясь за ней. Она останавливается и снова поворачивается к нему лицом. — Ты занервничала. Ты знала, что Стефан проболтался, и боялась, что он рассказал своим родителям о том, что произошло на самом деле, кто еще принимал участие в преступлении и его планировании. Ты не могла спросить об этом Стефана тем вечером, потому что тогда он мог бы предположить, что ты что-то задумала, что не собиралась вместе с ним совершить самоубийство. Именно поэтому ты предложила подвезти меня — ты хотела поехать со мной и выяснить, что известно родителям Стефана. И именно поэтому ты явилась в палатку.