Мнемозина - [10]

Я дождался, когда она выйдет из дамской комнаты и перегородил дорогу. Наталья, не глядя, сделала попытку меня обойти, и только поняв, что я стою тут не просто так, подняла глаза. Страха я не заметил, только надменность и чуть заметная злость, что заставила Макарову плотно сжать подкрашенные в темно-красный губы.

— Что вам надо? — резко спросила она.

— Я адвокат Стахов. И мне нужно поговорить с вами.

В ее глазах мелькнула настороженность, но она не сменила тон, спросив, вызывающе подняв подбородок:

— О чем?

— О вашем сыне Глебе. И обстоятельствах смерти Ксении Рокотовой.

— Мой сын ничего не знает об обстоятельствах смерти Ксении, — выплюнула Наталья и вновь сделала попытку обойти меня. — Пропустите, иначе я закричу.

— Наталья Александровна, я ведь адвокат, а не прокурор, и не собираюсь тащить Глеба Сергеевича в каталажку. Мой клиент просто хочет прояснить некоторые детали. Если вы опасаетесь, что я могу как-то повредить ему, то, уверяю…

— Глеб не будет с вами разговаривать, — холодно сказала Наталья. — Ему нечего сказать.

— Вы так уверены в этом?

— Абсолютно. А теперь оставьте меня в покое и потрудитесь больше не приближаться к членам нашей семьи. Привет Рокотову.

Она обогнула меня и торопливо бросилась прочь, словно за ней гнались черти.

— Вам не жаль девушку? — крикнул я вслед. Наталья словно споткнулась и бросила на меня взгляд через плечо, в котором пробудилась и подняла голову опасная гадюка, щелкнувшая ядовитыми зубами.

— Вы, наверное, удивитесь, господин адвокат, — прошипела Макарова, — но, нет. Мне ее нисколько не жаль. Ни капли. Каждому по заслугам.

— Чем же она вас обидела? — спросил я. Наталья открыла рот, но в последний момент сдержалась и почти побежала по коридору, подальше от меня.

3

Через два часа я наведался к Семену Броху. Семен жил и работал в ювелирном салоне неподалеку от мэрии. Жил он, естественно, не в самом салоне, а над ним, в просторной квартире, со всем своим выводком. Старшие дочери Семена: носатые, грудастые, волоокие, трудились тут же, обслуживали клиентов, предлагая злато-серебро, и томно вздыхали, когда в поле зрения попадался мужчина подходящего возраста. Сарочка и Розочка, неотличимые друг от друга, одинаково некрасивые, давно переспевшие груши, до сих пор не были пристроены отцом замуж. Младшие девочки то и дело мелькали в салоне, и я, признаться, не помнил точно, сколько у Броха детей: восемь или девять, да и идентифицировать их в лицо было сложновато, поскольку все они были словно отлиты из одной формы. Точно мне было известно, что лишь под старость Броху удалось родить себе наследника.

Несколько лет назад я оказал Броху услугу. И теперь беззастенчиво пользовался его осведомленностью, что крайне не нравилось старому плешивому плуту. Но отказать мне он не мог, к тому же, я часто оказывался полезным.

При виде меня Сарочка и Розочка расплылись одинаковыми лошадиными улыбками и выпятили грудь. Напрасное, между прочим, старание, учитывая, что отец никогда не отдал бы их за гоя.

— Семен Натанович на месте? — учтиво спросил я.

— На месте! — хором ответили близняшки и бросили друг на друга гневные взгляды, а затем одна, наиболее расторопная произнесла: — Я провожу.

— Да я помню дорогу, — попытался я отказаться.

— Ну, что вы, Иван… Андреевич, — возразила Сарочка, а, может, Розочка. — Меня это нисколько не затруднит, а сестра тем временем, присмотрит за магазином.

Вторая близняшка вымученно улыбнулась, а я нисколько не сомневался, что после того, как за последним покупателем закроется дверь, счастливице припомнят ее поспешность.

Кабинет Броха располагался на втором этаже, куда вела узкая винтовая лестница. Провожая меня, Сарочка (или Розочка) умудрялась прижиматься ко мне всем телом, поражая чудесами эквилибристики. Я подумал, что старому прохвосту нужно перестать так придирчиво копаться в претендентах на руки дочерей, иначе это плохо кончится.

У дверей кабинета близняшка с сожалением со мной простилась. Дочери никогда не входили в кабинет отца вместе с посетителями. Выждав, пока шаги провожатой стихнут, я дважды стукнул костяшками пальцев по двери.

— Семен Натанович, это Стахов. Надо поговорить.

За дверями звякнуло. Я представил, как Брох, словно царь Кащей, торопливо пересыпает злато в закрома и запирает сундуки, а затем послышалось глухое покашливание, что можно было расценить, как приглашение. Я медленно нажал на ручку и вошел.

Брох сидел за столом, на котором, кроме антикварного бутафорского телефона и малахитового пресс-папье не было ничего: ни бумажки, ни ручки, ни завалящей цацки. Увидев меня, Брох чуть заметно поморщился, дольше чем следовало, дабы показать, как он мне не рад. Я оценил, но сделал вид, что не заметил. Эти игры были давно известны и мне, и ему. Иногда мне казалось, что мы с Брохом — два карточных шулера, готовящихся друг друга кинуть.

Брох обратился ко мне, когда я еще работал опером. Была не по сезону холодная осень. Борх просто пришел в кабинет и попросил о разговоре с глазу на глаз. Дождавшись, пока мы останемся одни, он, с гримасой боли стащил с руки перчатку, и я увидел, что рука перетянута бинтом. Произошел стандартный наезд, пояснил он. Пропали деньги, и Борху пришлось отвечать. Жора Бетон прижигал руку Борха зажигалкой, требуя вернуть недостачу, которая канула в неизвестность. Я принял страдания старого еврея близко к сердцу и с определенными сложностями установил, что деньги украл водитель Жоры Бетона. Дальнейшая судьба водителя меня не интересовала, а Борх, оправившись, стал клясться в вечной дружбе. Правда, спустя пару лет его энтузиазм подувял.