Мне так хорошо здесь без тебя - [7]

– Ну, картину-то покупает не Лиза. Написано же, Дэйв.

– В том-то и дело. – Я водил пальцем по марке на конверте с ее письмом. – Так зовут ее жениха. Ты что, приглашал ее на выставку?

– Приглашал на выст… – Жюльен аж задохнулся. – Ричард, ты в своем уме?! Нет, я не приглашал твою любовницу на твою персональную выставку, где у нее были бы все шансы встретиться с твоей женой! Имя – просто совпадение. И вообще, у меня с этим Дэйвом был долгий разговор по душам, и могу тебя заверить: его «невеста» пойдет к алтарю не в платье.

– В Англии не узаконены гомосексуальные браки.

– Он обсуждал со мной расцветку диванных подушек. Говорю тебе, это другой человек. А даже если и тот самый, что с того? Главное, картина продана! Давай порадуемся и будем продолжать жить! Твоя выставка прошла успешно! Ну, собираешься читать корреспонденцию?

Я взглянул на письмо от Лизы и покачал головой.

– Как знаешь, мазохист. Хочется же тебе продолжать то, что уже кончено. Да, у меня еще новость. Я решил взять стажера. – Жюльен достал из-под вороха бумаг голубой конверт и вручил мне. – Как думаешь, кого выбрать? Мне нравится вот эта девица, Беренис. Смотри, она из Тулузы.

– Она поместила в резюме фото? Это вообще допустимо?

– Учитывая ее имя и происхождение, она должна быть легко управляемой, – продолжал Жюльен, пропустив мое замечание мимо ушей. – Девчонки с юго-запада вообще глуповаты, но прилежны. И не такие спесивые, как парижанки. Вряд ли она закатит истерику в ответ на просьбу отправить факс.

Я встал, сжимая письмо в руке.

– Не могу об этом сейчас говорить. Мне надо подумать.

– Ну, думать тебе особо не о чем. Картина была выставлена на продажу, ее купили. Так уж все работает.

– Спасибо, я в курсе.

Жюльен встал из-за стола и расцеловал меня в обе щеки.

– Своди Анну в ресторан. Отпразднуйте! – Он посмотрел мне в глаза и тут же пошел на попятную: – Ну, или подожди до следующей. Все твои работы купят, вот увидишь. И хорошо! Надо жить настоящим.

Он проводил меня до высоких стеклянных дверей, ведущих на улицу. У самого входа на тротуаре присела маленькая замызганная чихуахуа и пыжилась, выжимая из себя дерьмо.

– Если решишь попробовать тот рецепт, расскажи потом, что получилось, – попросил Жюльен. – Обожаю виноград во всех видах.

У меня было излюбленное местечко неподалеку от Люксембургского сада, где я читал письма от Лизы. Здесь, рядом с галереей и далеко от дома, я мог убедить самого себя, что в руках у меня деловая корреспонденция. Письмо от почитательницы моего таланта. Перед церковью Сен-Сюльпис есть маленький пятачок с давно не работающим фонтаном, с одной стороны огороженный цементными столбиками. Когда необходимо проехать спецтранспорту или похоронной процессии (пожалуй, катафалк – это тоже спецтранспорт), столбики убираются под землю, а все остальное время торчат из асфальта. Обычно я садился на столбик и читал письма от любовницы прямо на людях, в окружении мамаш с колясками, уличных попрошаек и монахинь. Так я мог проще относиться к тому, что делаю. Подумаешь, письмо читаю!.. Но Жюльен, конечно, прав: я зачем-то продолжал то, что уже было кончено.

Обычно я шел к пятачку у Сен-Сюльпис с почти детским восторгом предвкушения, однако на этот раз я не испытывал ничего, кроме беспокойства. Встреча с Патриком загасила последние угли моей творческой самооценки, я совершил непоправимую ошибку, продав «Синего медведя», причем скорее всего бывшей любовнице, и теперь меня не покидало ощущение полного коллапса как в творческой, так и в семейной жизни.

Лиза никогда не ревновала меня к Анне-Лоре. Да, она взбалмошная эгоистка, но подобные манипуляции точно не в ее духе. Она не стала бы мелко мстить, покупая картину, которую я писал для беременной жены. И все же… Покупатель из Лондона по имени Дэйв. Невероятное совпадение.

Мы с Лизой еще встречались, когда я заканчивал серию картин для выставки в галерее «Премьер Регард». Ей страшно нравилась эта идея; она вообще приписывала ключу как предмету больше смыслов, чем я. Анна скорее великодушно закрывала глаза на мое двухлетнее погружение в коммерческое искусство – как взрослый терпеливо смотрит на ребенка, разыгрывающего перед ним пьесу собственного сочинения. Лизе же искренне нравились картины с замочными скважинами. Благодаря ей я мог воспринимать эту затею не как потворствование стандартным вкусам, а как попытку разделить со зрителями нечто им родное и знакомое. В ключе Лиза видела не просто кусок металла, который надо вставлять в замок; она видела в нем пропуск туда, куда иначе не откроет путь ни один слесарь, ни один судья. Нередко такой символический жест, как возврат ключа, лишает нас возможности коснуться вещей вполне физических: животов, ягодиц, закрытых век, пальцев ног. Кстати, через полтора месяца после этой вдохновляющей речи Лиза попросила меня вернуть ключ от ее квартиры, потому что она выходит замуж и вообще переезжает. Сидя на холодном бетоне, я подумал: пожалуй, она могла подбить жениха купить ей картину, чтобы поиздеваться надо мной.

Лиза всегда писала на нежно-желтой бумаге с зеленой монограммой. В этом было нечто плутократическое и, в моем представлении, совершенно для нее чужеродное. Даже моя жена, носившая девичью фамилию с пафосным «де», не имела бумаги для писем с монограммой.