Мне скучно без Довлатова - [61]

— Ребята, помогите, — сказал я. — Его надо достать оттуда.

— Да мы его выкрадем, — сказал Боря Ардов.

Даже собака Лапа недоверчиво тявкнула.

— Принесем ему одежду и… через забор, — продолжал Боря.

— А оттуда на машине, — подтвердил Авдеенко.

Виктор Ефимович Ардов жил так: два часа спал, три часа бодрствовал. И так круглые сутки. Как раз кончились два часа сна. Он вошел в столовую. Выпито нами уже было немало.

— Какое дурачье, — только и сказал он, когда я изложил ему Борину идею. — Я просто позвоню Снежневскому.

— Но он может отказать, — сказал кто-то.

— Кому? Мне? — возмутился Виктор Ефимович. — Я его водил на футбольный матч СССР — Турция в 1938 году. Ну, могу еще книгу ему подарить. Пообещаю билет на Утесова.

— Он, что, сам не может достать билета? — спросил я.

— Так ведь мы потом пойдем вместе за кулисы. Понимаешь разницу?

Разницу я понимал.

Боря пошел купить еще водки у таксистов. Нилин показал, какой правый хук у боксера Попенченко. Рыбаков сказал, что «Приключения Кроша» — это все его приключения, так называлась книга его отца Анатолия Рыбакова. Оля Никулина несколько раз перекрестилась. Пришел Толя Найман. Сильно попахивая французскими духами «Мадам Роша». Он опять обыграл Авербаха и Максуда. Принес нам выигранное — целлофановую сумку воблы. Боря пошел за пивом к таксистам. Миша рассказал, как он однажды провожал на вокзал Михаила Зощенко. Вдруг приехал Ярмуш.

— Какое ваше мнение? — спросил он.

— Его надо отпустить из больницы, — сказал я.

— Ему полезно побыть там, — сказал Ярмуш. — Отделение хорошее.

— Но там ведь сумасшедшие, — возразил я.

— А ты что думал, там космонавты? — срезал меня Ярмуш. Собака Лапа тявкнула. Ардов сидел в уголке людоеда, он бросил в Лапу куриную кость. Вернулась Нина Антоновна. Стали пить чай. Утром Ардов позвонил Снежневскому. Тот сказал, что дело непростое.

— Несколько дней ничего не решают.

— Но концерт Утесова послезавтра, — напомнил Ардов.

Во вторник Бродского отпустили.

ГОЛОСА

Однажды летней ночью в Ленинграде

я ночевал в Михайловском театре,

сейчас, как это было, объясню:

в ту пору у меня кипела дружба

с одной девицей со второго курса

графического факультета ЛХА.

Другой ее дружок был декоратор

того, что называют Малым театром,

вернее — главный декоратор был.

На чердаке огромном двухэтажном

отлично помещались мастерские,

впервые я все это увидал.

Был день рождения — кого, не помню,

и праздновался он довольно крепко,

бутылки две на гостя было там.

И как-то вдруг не по себе мне стало,

я не хотел их отвлекать от пьянки

и просто перешел в соседний зал.

И там прилег на груду декораций,

по-моему, «Ундины», и заснул.

Когда проснулся, все уже ушли.

Я дверь потрогал — заперто, и прочно.

Что делать? Было страшно в этом зале,

какие-то балетные фигуры, казалось мне,

бродили в полумраке.

Уйти, уйти немедленно отсюда!

И это оказалось очень просто —

я вылез из открытого окна

на крышу театральную и, прежде

чем вниз спуститься лестницей пожарной,

Б. Ахмадулина и Б. Окуджава. 1973.

увидел сверху спящий Ленинград.

Отель «Европа» и канал, и Невский,

дом Виельгорского — все было на ладони,

и желтый дом — великий наш музей,

и музыкальное большое зданье,

посередине статуэтка — Пушкин,

как будто бы приятно сделал ручкой

народу и чего-то говорил.

Но было очень тихо, очень тихо…

Я с высоты увидел и громаду

того, что изваял артист Паоло,

кусок огромного литого битюга

и шапку императора кастрюлей,

он за музеем во дворе стоял.

А в общем, некуда спешить мне было —

куда ты денешься в такую рань?

И я присел на самом крае крыши

и закурил. И тут подумал я,

что эта площадь — главная в России,

тут Пушкин, император и отель,

где жили все, где был чердак отписан

под ресторан и назывался «крышей»

и был доступен небольшой ценой.

В те времена, когда я инженером

служил на Охте на плохом заводе

и пробовал прожить своим пером,

мы часто эту крышу посещали,

сдавали складчину официанту —

уж он-то знал, какую надо водку

на эти деньги и закуски чуть,

и сам все делал. Мы и не вникали.

Я помню всех — Каплан и Беломлинский

с женою Викой, Пизя-музыкант,

фарцовщики Арнольд и Бакаютов,

фотограф Поляков и юный Бродский,

Банчковская-красавица и Ася —

звезда, потом Довлатова жена.

И кто-нибудь еще — не в этом дело,

а дело в том, что точно подо мной

в подвале императорского театра

располагалася «Бродячая собака»,

закрытая в пятнадцатом году,

а там бывали те, кто там бывали.

Так я сидел, глазел, и понемногу

послышались какие-то гудки,

прошел автобус первый к островам,

и почему-то вдруг заржала лошадь,

быть может, в цирке — он недалеко.

Потом опять все стихло, постепенно

возобновился звук, и с этим звуком

я различил неясный разговор,

как будто бы он шел со всех сторон,

кто это говорил? Я поначалу

совсем не понял, и виолончель

звучала из Дворянского собранья:

«Я вам оставил дивную страну,

безмерную от Выборга до Кушки,

от устья Енисея до Тифлиса,

что сделали вы с этою страной?» —

«Ах, государь, прошел великий Рим,

и миновал Египет фараонов, Аттила

и Чингиз, и Тамерлан. Остановилось время.

Мы проходим».

В. Ерофеев. Москва 1982. Фото А. Кривомазова.

«Вот так твоя империя прошла,

твой сын над этим очень постарался,

потом два демона со Спасской башни,