Мне повезло вернуться - [40]

Едва ли не худший вариант попасть с этим сокровищем на глаза Рексу или замполиту. Точно станешь уже не только залетчиком, но и буквально-таки пособником мирового империализма. Ведь, разметав в разные стороны голодных своих бойцов, втоптав в грязь вожделенные для них хлеба, он громогласно прорычал на всю площадь следующий текст:

— Что, сука, не понятно?! Оголодали, сволочи?! Я вас накормлю, гондоны! А если вас в этот момент фотографировал кто-то? Если это провокация? И это все на Западе опубликуют? Советские, бл…, героические десантники давятся за харчи!

Даже, несмотря на, казалось бы, убивший все мысли голод, поражаюсь фантастичности версии ротного. Преклоняюсь перед его дальновидностью и глубиной мысли. Где еще прививают такую мудрость? Да нет, только в военном училище… Вот потому-то никогда не победить нас сытым империалистам…

Голод не тетка

Возможно, увещевания ротного на некоторое время и смогли подавить голодные спазмы в животах его измотанных подчиненных. Но ненадолго. Никаких команд нам не поступало, и народ начал потихоньку рассасываться по территории крепости. А разбредались в основном «шнуры» в поисках жратвы.

Даже угроза стать объектом провокации западных спецслужб не могла унять основных инстинктов советских воинов-десантников. Даже высокое звание воина-интернационалиста не могло удержать их от того, чтобы отбирать у попавшихся на пути сарбозов все, что могло сгодиться в пищу. А поскольку дело шло к вечеру, то часть этих сарбозов как раз тащила куда-то — видимо, в свои подразделения — термосы с едой и чаем… Исход каждой такой встречи зачуханных афганских сарбозов гарнизона Алихейля с оголодавшими, но по-прежнему доблестными штурмовиками гвардейской 56-й ДШБ был предрешен. Светлые идеалы интернационализма временно отступали перед суровой реальностью…

То ли при таком раскладе угроза провокаций Запада оценивалась нашими командирами не так высоко, то ли и на них голод оказал отрезвляющее воздействие, но особого внимания на происходящее отцы-командиры уже не обращали.

Видимо, в какой-то момент критическая масса вернувшихся с пустыми руками к ужину сарбозов превысила допустимую. Неподалеку от площади, где по-прежнему сгруппировались в ожидании непонятно чего несколько рот бригады, появились трое афганских офицеров. Чем закончилось бы их общение с нашими, не знаю, но оказалось, что в гарнизоне есть и советники. С их помощью удалось донести до афганского командования, что если они не хотят остаться без еды сами, то лучше бы им придумать что-то, чтобы и союзников накормить.

От каждой роты выделили по нескольку человек, набравших кучу котелков и отправившихся вместе с представителями того или иного подразделения афганского гарнизона в их расположение. От нашей роты эта почетная миссия выпала на долю Лени Шеина и Ахрора Хайдарова, парней нашего призыва.

Леня как раз только-только, незадолго до операции, прибыл из Гайжюнайской учебки. Для него это был первый боевой выход, но ему уже было 20, и на фоне нас, 18-летних пацанов, он выглядел значительно солиднее и взрослее. Да не только выглядел, но и был — призвался он из Зырянки, что в Якутии, и северная уверенность и обстоятельность чувствовалась у Лени во всем, и, вероятно, это сыграло немалую роль в том, что, прослужив всего полгода, Леня приехал из учебки уже в звании сержанта и тут же встал на должность командира отделения. Лидер в нем был заметен сразу.

Ахрор попал в Афган вместе с нами, в августе. Он был одним из тех бедолаг-узбеков, которых готовили в Иолотани на водителей «КамАЗов». Автомат за три месяца они видели дважды — на стрельбе положенными тремя патронами и на присяге. В основном учились водить машину, а не воевать. Представляю себе их «радость», когда они очутились в боевых ротах!

К чести «наших» узбеков и ребят, попавших в соседнюю третью роту, большая часть из них не только не расползлись, как многие их земляки, по хлеборезкам, хлебозаводам и складам, но и довольно быстро стали вполне нормальными бойцами. А почти не говоривший в начале службы по-русски Исмаил Давлетов даже дорос к дембелю до замкомвзвода минометчиков.

Ахрор был из солнечного Ташкента, и заснеженные горы Алихейля давались ему с огромным трудом. Нередко он просто ложился на снег, не в силах подняться, и я видел, что он не притворяется, что это — «край». Впрочем, пинки замполита раз за разом его с этого «края» сдвигали.

Я тоже никогда не видел до этого гор, но мне хоть холод был не настолько непривычен. Ахрор же на холоде Алихейля просто умирал…

А в пару к «врубалистому» Лене он попал в качестве переводчика. Отцы-командиры не особо вдавались в детали и считали, что узбек уж худо-бедно объяснится с афганцами. Ну, вроде как русский с поляком. И невдомек им, видно, было, что узбекский с фарси ничего общего не имеет, а с пушту — и подавно. Ну, вроде как русский с финским или там румынским. Хотя тоже вроде рядом живем и внешне похожи…

Так что единственным средством общения с выделенным им афганцем стали у Лени и Ахрора те несколько слов, что сарбоз знал по-русски: «Солдат! Хорошо! Ленин!» Отчасти русским словом было и имя, которым он себя называл, — Женя. Гордо тыкал себя в грудь и говорил: