Мне повезло вернуться - [32]

Поскольку палатка, где жили первый взвод Гришина и мой второй взвод, находилась как раз напротив ленкомнаты, то довольно часто мне приходилось быть у Гены на шухере. При появлении замполита, старшего лейтенанта Шмыгаля, или комсорга роты, дембеля Рината Габайдулина, я должен был предупредить его, чтоб он вскочил и принял «позу творца».

Не знаю уж, из-за своей ли склонности к «искусству» или из-за того, что призвался он из подмосковного Клина, но Гена был довольно спокойным «ветераном». Без лишней надобности нас не мордовал, но припахивать, конечно, припахивал. Ведь главный закон жизни «ветерана»: «Не можешь припахать молодого — делай сам».

Именно в соответствии с этим законом в декабре 84-го меня и «зацепили» Гена Гришин и его земляк из Подмосковья Мишка Сергеев. Им поручили принести из «речки» воды в здоровом «стакане» от столитрового термоса. Делов там и для двоих немного, но тут им на глаза попался я со своей «белой отметиной» и был тут же припахан — дело принципа.

Я пытался отмазаться, но вечно угрюмый на тот момент Сергеев так угрожающе зашипел, что пришлось покорно тащиться с ними. Мишка был пожестче Гены, и уж за ним бы точно «не заржавело». А у меня и так уже благодаря «воспитательной работе» взводного звенело «в обоих ухах».

Начерпав котелками воды в «стакан», мы зацепили его под загнутый край бляхами ремней и по очереди (точнее, они по очереди, а я бессменно) потащили к палаткам роты. И надо же было нам попасться по дороге на глаза нашему Плотникову! Он тут же скумекал, что его «молодого» припахали «ветераны» первого взвода, и, пообещав им скорые проблемы, забрал меня.

Взгляды, которые бросали мне вслед Гришин с Сергеевым, которым предстояло еще полдороги, будто последним «шнурам», тащить неудобный бидон, не предвещали ничего хорошего. Офицерское заступничество, как всегда, оборачивалось еще большими проблемами.

Как ни грустно, таким я его и запомнил, Гену Гришина, — злобно смотрящим на меня своими глубоко посаженными, какими-то бесцветными под серым небом Нарая глазами. Таким я запомнил первого в жизни погибшего у меня на глазах человека… А жить Гене оставалось меньше суток…

В тот вечер и ночь руки у них до меня не дошли, а утром нам поступила, наконец, команда выступать в горы. Парадоксально, но мы, молодые, уже были и этому рады. Постоянные хозработы и припашка, а также докапывания дуреющих от скуки и ничегонеделания дембелей и «граждан» достали жутко, а в горах ты все больше со своим взводом, и количество «агрессоров» резко уменьшается. И приказали бы нам одним нашим взводом пробить аж до самого Пакистана путь для колонны через душманские засады — по-моему, с радостью бы согласились, только бы свои в покое оставили. Ничего не скажешь — умеют в Красной армии боевой «дух» бойцов поднять. То, что еще пару дней назад скорее пугало, теперь вызывало облегчение. Правда, настроение слегка подпортилось тем, что, как оказалось, с нами идет и «ветеранский» первый взвод. Но хотя бы избавлялись от придурков-дембелей из третьего.

Мы выдвигаемся в горы колонной по одному вперемешку — первый взвод и наш. Из офицеров — оба взводных и замполит.

У меня на шее доставшийся мне сразу по прибытии в Афган «АКМ».[7] В отличие от обычных у нас в бригаде десантных «АКСов»,[8] у него нескладывающийся деревянный приклад и металлический магазин. Этот «АКМ» предназначен для использования с ПБСом, «прибором бесшумной стрельбы». Правда, самого ПБСа нет — уж не знаю, куда он делся из нашего ружпарка, произошло это еще до меня. Но армия есть армия — положено кому-то таскать эту единицу оружия, пусть таскает. А смысл… кого ж волнует в армии смысл?

Дополнительное неудобство в том, что у «АКМа» калибр 7,62 — патрончики покороче, но и потолще, чем у «АКСа». А поскольку, будучи «шнуром», я тащу, как положено по уставу, два БК, то есть 900 патронов, и часть из них забита в металлические, а не пластиковые, как у всех, магазины, ноша у меня ужасно тяжелая. Прибавить сюда еще четыре гранаты, дымы, пирофакелы, ракетницы, каску, бронежилет, саперную лопатку, ватные штаны, валенки, плащ-палатку, сухпай на трое суток (а это девять тяжеленных консервных банок и три объемные пачки сухарей)… И вот все это хозяйство весом килограммов в тридцать пять и объемом с полменя тащу в горы я, московский мальчик, никогда не бывавший до армии в горах выше Ленинских. Последние семь месяцев ни разу не выспавшийся и не наевшийся досыта. С гниющим под бинтами ухом. При всем при этом на ногах у меня тяжеленные кирзачи с портянками, в которые нас переодели лишь месяц назад. А портянки мотать особо никто не учил (в Фергане-то мы ходили в ботинках, а в Афгане по приезде дали полусапожки на шнурках и под носок). И проверяющих на строевом смотре не интересовало, умею ли я наматывать портянки. Главное, чтобы запасные с собой были, «как положено». Картина маслом.

Стоит ли говорить, что уже через час пути сердце выпрыгивает из груди, дышать нечем, ноги подкашиваются и начинают стираться в кровь, головы не поднять. А это мы еще идем по довольно пологим склонам предгорий. Все чаще я останавливаюсь, пытаясь перевести дух, но ни к чему это не приводит, кроме того, что сдвинуться с места после остановки еще труднее.