Мне отмщение - [2]

   - Опять следы?

   - Нет, - веско отрезал Ибрахим. - Смеялась.

   - Чего?

   - Я сам слышал.

   - Ты что, баба, что сплетням веришь?

   - Я слышал, брат. Сам слышал, клянусь священным огнем.

   - Что?!

   - По айвану шлепала, босиком. И смеялась. И монистами брякала.

   - Да...

   - И следочки потом на досках - пыльные. А тени на ставнях нет. Только следы на полу.

   - Ты - сам слышал?

   - Я на часах был, брат. В передней сидел, вместе с Алханом.

   - И где Алхан?

   - Нету Алхана.

   - Чего?!

   - Он пошел на айван посмотреть, кто там ходит, и пропал, как сдуло его. Говорю чистую правду, брат, клянусь огнем.

   - Что?!

   - А местные собрались у масджиды и болтают, что еще двое сегодня пропали. Один - утром, прям с крыши, где финики сушил, а другой вечером - вышел на двор до отхожего места и в дом не вернулся.

   Оба ушрусанца резко обернулись к ночному Таифу, тянувшемуся от подножия холма в ветреную темень. Где-то вдалеке, у базарной площали перед масджид, оранжево мигало пламя и мелькали тени. Хлопающий порыв ветра донес разноголосый шум, словно много людей вопило, в сотни глоток вымещая ночи свой страх и растерянность.

   - Ауауууууууу!..

   Пронзительная рулада накрыла, как волна горной реки - ледяным, цепенящим ужасом.

   Выли совсем близко, от каменного взлобья в начале тропы.

   - Эт-то не шакалы... - запинаясь, пробормотал Ибрахим.

   - Ты волк или баба? - прошипел Муса, поднимаясь на ноги и берясь за рукоять кинжала.

   Ауауауууууууу!..

   - Это собаки, - тихо сказал айяр. - Собаки.

   - П-псы б-богини... - пробормотал Ибрахим - даже в скудном свете факелов было видно, как на глазах белеет лицо. - Гончие. Он-н их п-позвал...

   Тоскливый, горестный вой переливался в темноте ночи.

   Ушрусанцы быстро повернулись к Тарику. Тот сидел, не шевелясь, только волосы подбрасывал и отдувал ветер.

   Словно кто попросил, в прореху туч глянула желтая, круглая, ноздреватая, как сыр, луна. Громадная, как голова ребенка-урода. И, выкатившись, залила все белесым, неверным светом.

   Вой стих. В камнях тоненько свистело.

   А снизу, с тропы, нырявшей под откос в каменном коридоре, донесся новый звук. Что-то позвякивало, мерно, негромко - словно поднималась вверх женщина, в ожерельях, звеня ножными браслетами.

   - Б-брат... - хрипло выдавил за спиной Ибрахим.

   Айяр стиснул рукоять, не решаясь вынуть оружие - а ну как послышалось, потом засмеют ведь: Муса ибн Салих обосрался, как баба в ночном поле, и с саблей наголо полез ветер гонять...

   Ушрусанцы сидели у самого края тропы. Мелкая пыль выстилала ее, как ковер. Пуховой слой испещрили вереницы следов жуков и тушканчиков.

   Звяканье приблизилось. Между залитыми лунным светом неровными камнями никто не показался.

   Айяры сидели, стиснув зубы и выкатив глаза. Звяканье близилось. Только звяканье. Вот оно - словно подвески встряхиваются, вот оно, в трех шагах.

   Еще шаг, еще шаг - но кто же звенит?..

   Муса раскрыл рот и не смог выдавить ни звука - теперь он их увидел.

   Следы.

   Отпечатки узких женских ступней, в мягкой пыли - вот. Звяк. След. Звяк. След.

   Зазвенело перед носом. В белесую пыль легла удлиненная ямка - пальчики сомкнуты, пяточка вдавлена.

   Звяк.

   У айяра зашевелились волосы под папахой.

   Звон прекратился. Последние следы легли рядышком, ножка к ножке. Прямо перед ними.

   Она засмеялась - тихим, нерадостным колокольчиком.

   И в уши, негромко, со вздохом, вошло:

   Ну где же он, мой муж?.. Ты не видел моего мужа, Муса?..

   И тут же, со всех сторон, оглушающее:

   Ауауаууууууу!..

   Псы Манат завыли во всю глотку, разом, невыносимо пронзительно и злобно.

   Истошно заорав, айяры подскочили и с воплями, путаясь в шароварах и полах бурок, припустили вниз по тропе.

   Аааааа! Прочь, прочь из проклятого места!

   Вслед им послышалось тихое, укоризненное:

   Где же мой муж?.. Джундуба, я знаю, ты придешь за мной...

   Айяры, вопя на пределе легких, неслись вниз по склону.

   С грохотом протопав по деревянному настилу над водостоком, задыхаясь, побежали мимо глухих заборов.

   Уже не орали во всю глотку, только в груди надсадно свистело. А может, ветер зудел.

   Влетев на - слава предвечному огню! - ярко освещенную базарную площадь, ушрусанцы врезались в толпу и только тогда перевели дух.

   На них оборачивались. И поджимались, уступая дорогу - хотя, куда бежать теперь, Муса с Ибрахимом и сами сказать не могли. Главное, огни кругом! Люди! Дышат, ходят, видно их! Факелы трещат, овцы блеют! Хорошо! Жизнь!..

   - Эй, брат! Муса, брат! Ибрахим, брат! Эй!

   Совсем хорошо! От навеса чайханы к ним спешили товарищи!

   Муса едва не упал в объятия Ваки:

   - Ф-фух, огнем клянусь, я такого еще не видел, пусть задерет меня волк в ущелье, в бога же ж в душу, клянусь пометом Варагн и тысячи дивов!..

   - Эй, как кричишь! - фыркнул Ваки и крепко хлопнул товарища по бурке, подняв облачко пыли.

   Повылезавшие из чайханы заржали - во завернул! Побалтывая стаканчиками с чаем - ведь как были сюда побежали, с чем в руках сидели, так с ковриков и вскочили - все пошли обратно под навес.