Мне есть что вам сказать - [27]

Как премьер-министр поначалу он привлекал именно своей обыкновенностью, порядочностью, на что и делала упор его кампания за «бесклассовое общество». Но у журналистов широкополосных газет есть свой профессиональный синдром. Они вечно в поиске грандиозных идей для своих колонок, а Джон Мейджор не давал их. Журналистов не удовлетворяло мейджоровское «видение Британии», которое сосредоточивалось, казалось, вокруг числа туалетов на автодорогах. Они стали поговаривать, что у Мейджора нет реальной идеологической базы; и его ошибка заключается в том, что он слишком чувствителен к их подколкам.

В отличие от г-жи Тэтчер, которая, как сказали бы некоторые, лишилась власти в конечном счете, потому что не прислушивалась к критике в прессе, г-н Мейджор слишком прислушивался. Он, кажется, чересчур близко воспринимал то, что писали о нем воображаемые обладатели диковинных ученых степеней, одетые в странные жилеты и сидящие в кабинетах, заставленных книжными полками.

Было известно, что его сильно задевали наглые псевдопсихологические биографические очерки. Журналисты почуяли его уязвимость и начали еще сильнее нападать с критикой, характеризуя его без лишних доказательств как человека, способного носить рубашку, заправляя ее в трусы.

Лучший способ защиты для Мейджора – оказавшийся очень эффективным – внушить чувство симпатии. В отличие от г-жи Тэтчер он не вызывал страха. Но тут г-н Мейджор должен винить себя за то, как некоторые «заднескамеечники» (рядовые члены парламента. – Прим. пер.) и пресса старались переплюнуть друг друга в своей наглости.

Хотя все это в определенном смысле вторично. Прессу ни в коем случае нельзя винить за осевой момент пребывания Мейджора в должности премьер-министра, когда фунт стерлингов обвалился, не удержавшись в рамках, установленных механизмом валютных курсов. Можно винить Бундесбанк за то, что он не оказал достаточной помощи. Можно винить игроков на бирже.

Можно, вероятно, последовать примеру Дугласа Хёрда и обвинить The Sunday Telegraph в подстрекательстве датчан сказать «нет» при голосовании в 1992 году и таким образом вызвать Маастрихтский кризис. Но нельзя винить Флит-стрит за решения господ Мейджора и Ламонта поддерживать валютный курс в соответствии с европейской валютной системой долгое время после того, как он перестал быть экономически оправданным, в результате чего были потеряны миллиарды, а тысячи бизнесменов приперты к стенке.

И отнюдь не пресса нанесла авторитету премьер-министра самые болезненные удары. Это был Норман Ламонт, бывший министр финансов (28 ноября 1990 г. – 27 мая 1993 г. – Прим. пер.) и руководитель избирательной кампании, который заявил в палате общин: «Создается впечатление, что Мейджор пребывает в должности, но не у власти». И это был Тони Блэр, который сказал: «Я возглавляю партию, а он следует за ней». Самое главное, легкая победа в Европе не была просто выдумкой прессы.

Большой группе его «заднескамеечников» – не менее 89 из них проголосовали за Джона Редвуда – стало ясно, что заявление премьер-министра от 1 марта по единой валюте было не совсем убедительным. Пресса не явилась причиной поражения Консервативной партии в местных и европейских выборах.

Пресса способна донести разочарование общественности до премьер-министра. Но она не в силах сломать его. Результат вчерашнего вечера доказал это.

5 июля 1995 г., The Daily Telegraph

И все же центристы примкнули к Блэру.

Кто они, все эти люди?

Сумерки сгущаются, пока такси добирается до Далиджа. Это поездка сулит открытие. Я приехал в поисках новой и таинственной группы людей, чья значимость известна, но чьи особенности политологам пока не совсем понятны. «Никто не знает, что это за люди, – признался мне один из советников Тони Блэра. – Мы действительно заинтригованы».

На сентябрь 1995-го в рядах Лейбористской партии насчитывалось 351 000 членов. За 15 месяцев ее численность почти удвоилась. Эта цифра тем более примечательна, если учесть, что во всей Европе членство в политических партиях постоянно снижается. Канула в Лету массовая приверженность христианским демократам и социал-демократам и их коллегам в Британии. Это дало лейбористской партии прирост в один миллион членов, а тори – поразительные 2,8 млн в 1952-м. В наши дни мы отдаем силы Королевскому обществу защиты птиц, кампаниям помощи больным СПИДом, приковываем себя к грузовикам, перевозящим телячьи туши.

Только одна партия плывет против течения. Большинство из 100 000 новых членов вступили в нее в прошлом году благодаря одному человеку: его сияющим глазам, волнистым волосам и щербатому переднему зубу. Когда на следующей неделе Тони Блэр выступит на съезде Лейбористской партии, основная часть доклада будет строиться на не относящихся к делу доводах: что, возможно, Блэр действительно социал-демократ, но партия в целом не сумела продвинуться вперед и остается приверженной «карательному» перераспределению и государственным расходам. В ходе предвыборной кампании к следующим выборам это должно стать основным бременем пропаганды тори.

Поэтому для Блэра станет жизненно важным доказать, что партия меняется в корне. Такси останавливается у небольшого дома рядовой застройки на Гроув-Вейл. Мы прибыли. Это штаб-квартира Лейбористской партии Далиджа. Здесь каждый месяц регистрируют 80 новых членов. Сквозь пыльное окно гостиной я смутно угадываю фигуры мужчин и женщин разного возраста. Приглядевшись, вижу: они пьют вино и апельсиновый сок.