Мне было 12 лет, я села на велосипед и поехала в школу - [35]

— Нет, ты не будешь одна ходить в школу! Во всяком случае пока!

— Но нельзя же запретить мне ездить в школу на велосипеде из-за того, что произошло! Если со мной опять что-то приключится, значит, в самом деле я невезучая!

В самом начале я была немного подозрительной. Когда кто-то шел за мной, у меня было впечатление, что меня преследуют, что идут в то же место, что и я. Я хотела взглянуть на того человека. Это мог быть какой-то прохожий, идущий в соседнюю булочную, но я говорила себе, что должна посмотреть на его лицо, мало ли что! У меня хорошая зрительная память, например, я могла превосходно описать детали похищения, внешность тщедушного хмыря в кепке, его куртку. Описание дома, комнат, всего, что я замечала или слышала, засело у меня в голове. Я все очень хорошо запомнила, особенно эти детали.

Еще до того я легко запоминала номера машин, телефоны, это была какая-то подсознательная игра. Потом, если я видела, к примеру, фургон или грузовичок, я первым делом смотрела на его номер, даже если в нем не было абсолютно ничего подозрительного, даже если это был грузовичок торговца мороженым. Я просто обращала на окружающее чуть больше внимания, но не более того. Мне хотелось нормальной жизни, и совсем не надо было становиться полным параноиком.

Я не собиралась бегать за всеми девчонками и призывать их к осторожности, о чем бы я их могла предупредить?

Все мы всегда думаем, что это может произойти только с другими, но это может произойти со всякими. Это может произойти на углу улицы. Например, маленькая Лубна, которая просто пошла в магазин, проходя мимо заправочной станции! Кто мог сказать, что некий мерзавец похитит ее на этой заправочной станции? Что ее найдут лишь несколько лет спустя? Никто. Ничто не может уберечь ребенка от негодяя похитителя! Я вот просто-напросто ехала в школу. И вдруг я там не появляюсь… Кто мог предупредить меня об этом? Никто. Я не знаю, когда бы я снова начала ездить в школу одна на велосипеде, но захотела я этого очень скоро. И если моя сестра меня провожала, то потому, что уже был этот случай. Мне случалось выезжать до нее, и она догоняла меня на дороге.

Но дома вдруг меня все стали чересчур опекать, и особенно мама. Я это выносила с трудом.

Все обитатели городка боялись, их дети не выходили больше из дому! Я не хотела, чтобы в семье царил такой психоз. Я не хотела ничего рассказывать, не хотела, чтобы мама прочитала мои письма, которые я написала в своем застенке. Следователи — да, судьи — да, на процессе позднее — да. Но она не понимала.

«Ведь, в конце концов, ты написала их для меня! Я имею право их прочитать!»

Я хотела забыть, создать себя заново по своему усмотрению и, главное, не погружаться ежедневно в эту историю. Но поначалу это было трудно. Один раз я виделась с врачом, следователь приказал, чтобы у меня взяли анализы или что-то в этом роде, но я была против. Несколько дней спустя кто-то пришел, чтобы взять у меня волосы, опять же для анализов. Они должны были обнаружить следы снотворных препаратов и другой дряни, которой меня пичкал этот мерзавец. Но доза была слишком мала, чтобы сделать меня невменяемой, как некоторые пытались позже представить это, и надо было, чтобы этот человек пришел свидетельствовать на процессе, говорить, что не из-за чего тут огород городить!

К нам домой нанес визит бургомистр. Я воспользовалось этим и попросила его установить освещение на той пресловутой улице, ведущей к стадиону, на которой меня похитили. Ведь многие дети проходят там утром и вечером. Две или три недели спустя там было проведено освещение. Выходит, надо было, чтобы со мной произошла эта история, чтобы добиться такой малости!

На втором допросе я оказалась перед следователем Мишелем. Именно ему удалось добиться признания монстра. Именно он допрашивал его с пристрастием. Он должен был объяснить мне некоторые вещи в то время, которые я вскоре забыла, потому что стремилась все забыть. Кроме того, именно Мишель оказался моим настоящим спасителем. Только после процесса, когда мы вновь встретились с ним, он немного рассказал мне о своей методике добывания признаний: это ничтожество было с такими претензиями, что Мишель решил сыграть на его тщеславии. Он допрашивал его долгое время. Его подельник, наркоман, уже сдал его, и этот идиот уже был загнан в угол. Мишель сказал мне, что в тот момент, когда он уже был готов, тот заявил, что якобы без его помощи он никогда не выкарабкается, потому что другой на него показал. И он почувствовал в тот момент, что монстр сдаст ему кое-что еще, сделает ему некий подарок, некую историю, в которой он управляет ситуацией. Его допрашивали о похищении Летиции, которое он не мог отрицать, потому что имелись свидетели. И вдруг он объявил с благородным видом: «Я вам отдам двух девочек!»

Мишель сказал мне: «Я был удивлен, мы разыскивали Летицию, почему же он сказал „двух“? В моем кабинете, где я вел допрос, висела твоя фотография, и тогда я повернулся и спросил его, ты ли это, и он ответил „да“. И что Летиция не одна, что он даст нам ключи от дома в Марсинеле и сам покажет, где он вас прячет».