MMIX - Год Быка - [41]
Но нужна ещё одна часть Мистерии, связанная с образом Иуды. Иуда олицетворяет приверженность внешней стороне ветхой религии. Эта внешняя сторона должна умереть без остатка, чтобы освободить место ростку новой религии. Безвозвратная смерть Иуды и проклятие его имени необходимы, чтобы разрушить эту внешнюю рамку иудаизма в личности каждого ученика. Именно поэтому все двенадцать должны присутствовать при разговоре Иисуса с Иудой, а после при прощальном поцелуе, поскольку это важная часть Мистерии. Поэтому смерть Иуды так необходима Иешуа, иначе его собственная смерть будет бессмысленна. Ученики останутся иудеями, их внешняя идентичность сохранится, и даже после Воскресения они будут столь же двойственными иудео-христианами как остальные члены секты, не принявшие участия в ночной, сатанинской части Мистерии.
Для движения вперёд и спасения остальных достаточно и двенадцати первых христиан. Но чтобы стать рядом с Учителем, не рабом и не вечным учеником, а его другом, нужно обличить и разрушить Иуду в самом себе. Так же как Булгаков обличил Левия, чтобы не быть им. Так же как сам Иуда с помощью Учителя убил в себе образ «предателя Иуды».
Интересно, конечно, что стало с реальным Иудой? Ведь для Мистерии и для мифа нет необходимости умирать, а только исчезнуть. Достаточно было сообщения о смерти, сделанного Пилатом. На этот вопрос сможет дать ответ только тот фантастический историк, воплощение мастера. Хотя финал Евангелия от Иоанна наводит на какие-то мысли, но они уже не имеют отношения к Роману.
Наверное, кому-то покажется, что мы слишком удалились от обсуждения Романа и перешли к богословию. Но это сам Булгаков провёл параллель Иуды и Алоизия, назвал того другом мастера и подтолкнул нас к вопросу о любимом ученике. Это Булгаков вложил в уста Иешуа и Пилата двойное предвидение смерти Иуды. Может быть, нужно было уйти от этих вопросов, оставить их на усмотрение церковных схоластов? Но тогда мы не узнали бы о подлинной роли Иуды в Мистерии рождения христианства, и о необходимости тёмной, разрушительной, сатанинской стороны этой Мистерии.
Напомню ответ Воланда Левию в 29 главе: «Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп».
Разве нежелание признать необходимость теневой стороны Мистерии рождения христианства не столь же глупо? Да, тогда придётся признать роль сатаны – духа разрушения, попытаться понять революционную природу этого духа и его божественный источник. Ответить, наконец, на вопрос: «Так кто же ты?». А есть и другие интересные вопросы в Романе, до которых ещё нужно докопаться. Например, почему мастер заслужил покой, а не свет? Разве сможем мы на него ответить, уклонившись от рассмотрения вопроса о тени? В том числе на примере Иуды как вечной тени Иисуса.
Ну вот, пожалуй, теперь можно закрыть ершалаимские главы, и с добытыми в них смыслами по-новому взглянуть на московскую часть Романа. Добро пожаловать снова на Патриаршие!
18. О временах
Итак, мы, похоже, обнаружили и даже частично разгадали две загадки, спрятанных под блестящей поверхностью условного исторического романа. При взгляде с авторской позиции, сквозь кристалл «романа в романе» этот тайник оказался совсем прозрачным.
В чистой воде мы обнаружили два сокровища. Первое открытие – «евангелие от Воланда» не подменяет и не отрицает канонические евангелия, а дополняет их, раскрывая необходимую теневую часть Мистерии рождения христианства. Поэтому в этой сатанинской, разрушительной части Евангелия суду и расправе над Иудой уделяется не меньше внимания, чем суду и казни Иешуа. Второе открытие: сюжет «романа в романе» имеет ещё один смысловой слой – идею повторения Страстей Христовых в историческом сюжете ХХ века, связанном с судьбой России и русского народа. Именно этот скрытый слой воздействует на современного читателя как эстетика мистерии.
Но может быть это мы такие умные, а сам Булгаков не понимал, что ему диктовал творческий дух из глубин коллективного бессознательного? Чтобы не было сомнений, Автор расставил в тексте достаточно ясные знаки. Например, такой:
