Млечный путь - [14]

Кстати, она напомнила мне, что вечером, когда мы изрядно нарезались, я поклялся, что на ней женюсь. Поэтому, дескать, она мне и уступила. Если бы не это, она сохранила бы честь в целости и сохранности.

Я подумал и сказал:

— Очень сожалею, но ты не оправдала моих надежд. Поэтому встреча объявляется товарищеской.

Она долго хохотала. Люблю девушек с чувством юмора. К сожалению, потом я потерял ее из виду: телефончик куда-то подевался.

Однажды на автобусной остановке я только что купленным ковром, скатанным в трубу, неловко развернувшись, случайно ударил по лицу молоденькую девушку. По улице разнесся звук, словно лопнула автомобильная камера. Слава богу, звук был несравненно сильнее боли. Девушка испугалась, но даже не поморщилась.

Извинялся я, стоя на коленях. Вокруг все смеялись. Засмеялась и она. Плюнув на автобус, мы шли по улице, положив на плечи ковровую трубу: девушка впереди, я сзади. Как это стало возможным? Черт его знает. Итак, она впереди, я сзади. Тут только я хорошенько ее рассмотрел: девушка была очень хороша собой. Позже выяснилось, что она учится в хореографическом училище. А туда, сами понимаете, чувырл не принимают. Словом, все при ней: ножки, фигурка, осанка. А походка, вернее поступь, даже под тяжестью ковра была легка, изящна и пружиниста. Это прибавило мне красноречия: о чем говорил, не помню, но говорил я безостановочно. Дошли до моего дома. Далее последовало деликатное приглашение на чашку чая. Я сразу налил ей водки. Мы расположились на только что купленном ковре. На нем же и заночевали.

История моего знакомства с Тамарой Владимировной была не лишена некоторого романтического флера. В прекрасный августовский день я прогуливался по Театральной площади, у Объединенного Драматического театра, где поджидал Корытникова. Павел Петрович запаздывал. Я ходил взад-вперед возле памятника знаменитому драматургу и предавался мечтам. С утра я испытывал необыкновенный душевный подъем. Очень-очень скоро, думал я с энтузиазмом, я стану богат и свободен как птица. От нечего делать я принялся рассматривать монумент. По моему разумению, драматург со своей окладистой бородой и шлафроком, похожим на медвежью шубу, выглядел как Дед Мороз, зачем-то выкрашенный в черный цвет и волей скульптора вознесенный на вершину гранитного постамента.

В какой-то момент я ненароком поднял глаза и над бронзовой головой прославленного писателя увидел в отрытом окне на втором этаже ослепительную золотоволосую красавицу, которая, кокетничая сама с собой, смотрелась в зеркальце и охорашивалась. Это решило все. Пытаясь привлечь ее внимание, я вскинул руки, замотался, задергался, как пляшущий на нитке паяц. Женщина, а это была Тамара Владимировна, покачала головой и улыбнулась. И очень скоро она стала моей любовницей.

Это ей я обязан карнавальным одеянием, шубой Деда Мороза, которую она одолжила у заведующей театральной костюмерной. К счастью, Тамара Владимировна не любопытна. Редкое качество у женщин. И очень мною ценимое.

Не могу не упомянуть о дерзновенном публичном «выступлении» Тамары Владимировны, которое свидетельствует о ее независимом и свободолюбивом характере. На каком-то весеннем субботнике, когда на уборку территории перед театром согнали всю труппу, она, оттолкнув метлу, сказала:

— Вот еще! Да тяжелее х… я никогда ничего в руке не держала!

…Подсчет купюр я завершил в три часа ночи. Никакого утомления я не чувствовал. И это понятно: миллион долларов вдохнул в меня такой заряд бодрости, что я был готов изрешетить спицами еще дюжину Генрихов.

У меня не было планов взращивать в себе сверхчеловека, которому можно то, чего нельзя другим. Я просто хотел прожить свою жизнь так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Отныне я буду грешить осознанно и широкомасштабно.

* * *

Итак, ночь, полная ошеломительных, ярких впечатлений, канула в прошлое. И утро следующего дня, после короткого освежающего сна, бритья и контрастного душа, который был сопровожден громким распеванием оперных арий, я встретил в умиротворенном, прямо-таки благостном расположении духа. Так чувствует себя человек, который живет в ладах с собственной совестью. Я не мог надивиться на самого себя. Я не испытывал никаких гнетущих эмоций. Словно несколько часов назад я проткнул не человека, а тряпичного Арлекина. Я был безмятежен и индифферентен, будто всю жизнь только тем и занимался, что планомерно отправлял людей в лучший из миров. Вот так живешь и не знаешь, на что способен. Давно надо было этим заняться, сколько всего упущено!..

Я включил телевизор и удобно расположился в кресле. Поставил на журнальный столик сковородку с яичницей-болтуньей, посыпал ее кайенским перцем, соорудил гигантский бутерброд с полтавской колбасой и принялся ждать новостной передачи. И вот часы пробили девять. Все было как всегда. Запись вчерашней речи премьер-министра, сдержанно поругивающего подчиненных за нерадивость и медлительность, репортаж о тульском умельце, собравшем вертолет из клистирных трубок, кадры из Непала о страшном землетрясении и в конце — спорт и погода. Была и сенсация, прилетевшая с островов Туманного Альбиона: в Лондоне во время рождественской суеты четыре грабителя, переодевшись в форму адмиралов британского военно-морского флота, совершили вооруженный налет на банковское хранилище, похитив оттуда бриллиантов на общую сумму примерно в 200 миллионов фунтов стерлингов. Эти 200 миллионов меня ошеломили. Я даже подскочил в кресле. Вот это я понимаю! 200 миллионов! Каков размах! Каков куш! Какое величие замысла! И что я со своим жалким миллионом и карнавальной шубой на ватине.