Млечный Путь, 2016 № 02 (17) - [42]

Сильверберг старательно подумал.

— Ничего, — буркнул он.

— Об этом писали в газетах, сообщали по телевидению!

— О чем?

— Пятнадцатого марта, — вздохнул Розенфельд, — было пробное включение коллайдера в Институте высоких энергий. Они разгоняют и сталкивают тяжелые ионы. Неделю назад эксперименты прекратили, чтобы закончить юстировку приборов. И за эти семь суток — я точно говорю, поскольку, в отличие от тебя, внимательно читал ежедневные сводки, — в полицию не поступило ни одного заявления о толчках в спину, ударах по ногам или падениях на ровном месте.

— Послушай, — сказал Сильверберг, помолчав. — Статистика часто преподносит странные результаты, это раз. Второе: после этого — не значит вследствие этого. Да?

— Ну, — буркнул Розенфельд.

— Что «ну»? — окончательно вышел из себя детектив. — Сколько раз ты сам спотыкался на ровном месте? Или у тебя никогда не бывало ощущения, будто кто-то толкнул тебя в спину, в бок, в грудь, дал подножку, да что угодно! Недели две назад мне вдруг показалось, что земля встала дыбом, и я сейчас влеплюсь головой в каменный забор на Денвер-стрит. Удержался, конечно, через секунду все прошло. Наверно, я действительно споткнулся. И что? И что, я тебя спрашиваю?!

— Очень ценное показание, — сказал Розенфельд. — В дневную сводку оно, конечно, не попало.

— По-твоему, я идиот? — буркнул Сильверберг.

— Нет, — согласился Розенфельд. — Кстати, в квартале от Денвер-стрит проходит западная ветка коллайдера.

Сильверберг уже взял себя в руки и сказал спокойно:

— При чем здесь коллайдер? В тот день — я точно помню — с утра резко упала температура, днем прошел ливень. Перемена давления — хорошая причина для людей, чувствительных к…

— Впервые слышу, что ты так тонко ощущаешь перемену давления, — перебил Розенфельд. — Хорошо, связь ты не уловил, хотя и мог, все данные у тебя есть. Правда… — он помедлил, — я пытался получить аналогичную статистику происшествий для Франциии Швейцарии, где находится Большой Адронный Коллайдер, но полицейский компьютер не дал мне допуска. Ты не мог бы…

— Нет! — рявкнул Сильверберг.

— Я так и думал, — смиренно сказал Розенфельд. — Боишься, что тебя сочтут полицейским фриком.

Детектив сделал вид, что его очень заинтересовала драка голубей за окном на автостоянке.

— И ты прав, — продолжал Розенфельд.

Сильверберг перевел взгляд на приятеля.

— В чем прав? — осведомился он ледяным тоном. — В том, что не хочу выглядеть дураком?

— Нет. Я имею в виду мотив, — вздохнул Розенфельд. — У Кольбера был мотив убить Пранделли. И фриком с безумными идеями был Кольбер, а не Пранделли. Почему погиб Кольбер? Должно было быть наоборот.

— Извини, — сказал Сильверберг, поднимаясь, — у меня много работы. Ты заставил меня заказать тебе бессмысленную экспертизу. Я дал тебе двое суток…

— Все уже готово, — буркнул Розенфельд. — Я только не могу понять, почему Кольбер?

— Бен! — крикнул Сильверберг. — Счет, пожалуйста!

* * *

— Ого! — воскликнул Розенфельд. — Мэгги, вы своим привычкам не изменяете, и это радует!

Мэгги вошла с подносом, на котором лежали круассаны, булочки, заварные пирожные, печенье, вафли и шоколадные конфеты в хрустальной конфетнице. Сильверберг принес поднос с тремя чашками дымившегося кофе. Расставив на столе блюдца, вазочки и конфетницу, Мэгги села рядом с мужем и прижалась щекой к его плечу.

— Стив так редко бывает дома ранним вечером, — сказала она, — а гостей приводит еще реже. Вы не будете возражать, Арик, если я послушаю, что вы собираетесь рассказать? Стив говорит, вы сделали эпохальное открытие и вам дадут Нобелевскую премию.

— Дадут, — согласился Розенфельд. — Только не мне, а Пранделли. Во всяком случае, я на это надеюсь.

— Скромность — зло, — заявил Сильверберг. — Многие скромники умерли в нищете и забвении.

— Да? — усмехнулся Розенфельд. — А я слышал, что от скромности вообще не умирают.

— Ты опять увиливаешь от ответа! — воскликнул Сильверберг. — Мэгги, милая, — сказал он, проведя подбородком по волосам жены, отчего она зажмурилась и, как показалось Розенфельду, готова была замурлыкать. Он терпеть не мог нежностей и особенно — женского воркованья. В гости он, впрочем, напросился сам: знакомая обстановка кафе сегодня его раздражала, Розенфельд не был уверен, что еще когда-нибудь захочет там пить пиво.

— Я не увиливаю, — расслабленно произнес он. — К тому же, я точно уложился в срок и все написал в заключении.

— В котором я ничего не понял, кроме резюме, — сказал Сильверберг, обращаясь не к другу, а к жене.

— Может, я пойму и тебе перескажу? — кокетливо осведомилась Мэгги и положила Розенфельду на тарелочку круассан, булочку и огромную вафлю, припечатав набор сверху большой сахарной плюшкой.

Розенфельд мысленно содрогнулся и благословил то обстоятельство, что вот уже десять лет после развода с Малкой не думает о женитьбе («Женщины — это замечательно, в разумных пределах и не на постоянной основе»).

— Малка… — начал он и сразу исправился. — Ох, извините, Мэгги, эта история с самого начала была неправильной. Неправильной в смысле интерпретации. Я не люблю случайности. Не то чтобы они не происходили, как раз наоборот: случайного в жизни гораздо больше, чем закономерного. У Кольбера в сосудах случайно развилось несколько аневризм. Такое бывает, но очень редко. А вероятность того, что произойдет одновременный разрыв всех аневризм, получается такой малой, что трудно поверить в естественность.